«Мы прозреваем дали других обитаемых миров...»
Разум на других планетах — каков он?
«Слепа» или «зряча» эволюция?
Почему у осьминога не возник интеллект?
Палеонтология — окно в космос?
ОБ ЭТОМ ШЛА БЕСЕДА НАШЕГО КОРРЕСПОНДЕНТА Д. А. БИЛЕНКИНА С ИЗВЕСТНЫМ УЧЕНЫМ И ПИСАТЕЛЕМ-ФАНТАСТОМ ПРОФЕССОРОМ И. А. ЕФРЕМОВЫМ.
В разговоре участвовали трое: И. А. Ефремов, я и... Впрочем, о третьем собеседнике речь будет впереди.
— Допустим, — сказал я, — уже идут палеонтологические раскопки на Марсе, Венере или — мечтать так мечтать! — на планете звезды-61 Лебедя. Иван Антонович, как палеонтолог, чего вы ждете от таких раскопок?
— Многого. Даже если планеты окажутся необитаемыми, то, может быть, пласты горных пород на их поверхности сохранят остатки когда-то бывшей и затем исчезнувшей жизни. Мы прочтем ее трагическую историю, заставив омертвелый мир раскрыть катастрофу, стершую живую материю с планеты. На обитаемых, но не населенных разумными существами планетах мы, изучив древние окаменелости, сможем понять причину, по которой мысль не вспыхнула в этой точке пространства, и яснее представить себе закономерности ее возникновения из неживой материи.
Что касается миров, где разум создал уже цивилизации одного с нами уровня или даже более высокие, то их обитатели, без сомнения, сами проникли в глубь своей предыстории и при контакте с нами покажут весь путь исторического развития жизни, приведший к возникновению интеллекта, познающего природу и себя.
Но есть возможность, что мы увидим эту историю раньше, чем сами начнем раскопки на планетах иных звездных систем.
— Не с помощью ли чего-то похожего на «Великое кольцо» разумного общения?
— Да. В своем фантастическом романе «Туманность Андромеды» я высказал предположение о развитии связи с другими мирами путем передачи изображений от одной населенной планеты к другой. Позднее эту же точку зрения обосновал известный астрофизик Фред Хойл. Я думаю, что связь с помощью волновых колебаний, движущихся со скоростью света, осуществить безусловно легче, чем звездолетам выйти в бездны космического пространства (разумеется, в том случае, если мы не сумеем найти «обходный путь» сквозь пространство, на возможность которого есть пока очень смутные намеки). Поэтому мне кажется, что мы сначала именно так встретимся с братьями по разуму.
— Если они существуют...
— Это главный вопрос! Существуют ли они, эти братья? Каковы вообще могут быть жизненные формы на планетах отдаленных звезд? Не окажутся ли эти виды жизни настолько не похожими на наши земные, что даже если они будут разумны, мы никогда не найдем их и тем более не поймем друг друга?
Я воспользовался паузой, чтобы сверить набежавшие мысли с последней научной работой И. А. Ефремова — статьей «Космос и палеонтология», предназначенной для сборника «Населенный космос», который сейчас готовится к печати издательством «Наука». Об этой работе как раз и шла беседа, она-то и была третьим собеседником.
Наука первой половины века — мой взгляд бежал по страницам рукописи — пессимистично смотрела на возможность встречи с братьями по разуму. В астрономии гипотеза Д. Джинса доказывала, что планетные системы у звезд — редчайший случай. В биологии ей вторила фанатичная теория отрицания ортогенеза, то есть направленности эволюции. Эволюция уподоблялась блужданиям слепца: она отдавалась в полное подчинение случайностям и хаосу естественного отбора. Отсюда неизбежно следовал вывод о неповторимости, уникальности эволюции земной жизни. Получалось, что на других планетах, в условиях пусть даже чуть отличных, чем на Земле, слепая эволюция должна была облечь разум в непредсказуемую форму и химический состав. Человечество, оставь надежду на встречу с безмерно редким во вселенной разумом!— таким был вывод. И даже случись эта встреча, мы все равно не поймем друг друга, потому что интеллект других планет чужд земному. «Мировоззренчески, — прочитал я в статье, — уникальность земной органической эволюции порождала печальное чувство беспредельного космического одиночества и (если оставаться последовательным материалистом) бесцельности существования жизни».
Я не мог не согласиться с замечанием, что тысячелетние представления антропоцентризма, будто мы единственное в мире творение, обладающее разумом, все еще властвуют над мыслями некоторых исследователей.
Какие же выводы современной науки противопоставляет им И. А. Ефремов? Вывод астрофизики: планетные системы у звезд не редкость; в наихудшем случае только в нашей Галактике их миллионы. Вывод геофизики, геохимии, астрофизики: первичные атмосферы известных нам планет (и Земли, разумеется) по составу, видимо, походили на теперешние атмосферы Юпитера, Сатурна, Урана, Нептуна. В таких «неземных» метаново-аммиачных атмосферах, как доказали лабораторные опыты, под воздействием молний и других факторов (ультрафиолет Солнца, радиация горных пород) способны возникать первичные молекулы жизни — аминокислоты. Изначальный тип атмосфер, разительно несхожий с обликом современной земной атмосферы, выходит, был благоприятен для возникновения жизни.
Наша Земля оказалась гораздо старше, чем принято было думать, — ее древнейшим породам, как свидетельствуют данные ядерной физики, 5—6 миллиардов лет. Не удивительны поэтому недавние находки остатков жизни 2—2,5 миллиардолетней давности. В распоряжении эволюции был — мы это теперь видим — огромный запас времени.
Наконец, кибернетика вкупе с теорией информации сокрушила последние крепости прежнего антропоцентрического мышления. Мы приблизились к пониманию универсальности общих законов мышления, не зависящих от типа материальной структуры носителя. Здесь тот же Фред Хойл справедливо обратил внимание, что вся наследственная информация, необходимая для построения столь сложного существа, как человек, заключена в клетке (сперматозоиде) объемом чуть более 15 кубических микрон! Вряд ли случайно, что эволюция, давным-давно сделав это «изобретение», не заменила его потом ничем иным. Очевидно, прав Хойл, считая, что столь выдающееся достижение эволюции используется в главном потоке жизни во вселенной.
— Такое впечатление, что открытия разных наук, подобно стрелкам разных компасов, указывают сейчас один и тот же полюс. Жизнь в подходящих условиях — неизбежная стадия эволюции материи. Огромность числа планет означает множественность обитаемых миров. Разум — закономерный этап эволюции. Во вселенной действуют одни и те же законы мышления.
— Это я и хотел подчеркнуть в своей работе, — сказал И. А. Ефремов. — Вы, правда, перечислили не все доказательства, приводимые мной в статье, но общий вывод верен. Посмотрим, однако, что скажет нам палеонтология, то есть фактическая документация пути исторического развития земной жизни. Гигантские пробелы в документации, обусловленные закономерными перерывами в отложении осадков и размыванием ранее отложенных, очень ограничивают наши возможности. Тем не менее сумма палеонтологических данных дает нам неопровержимую картину общего постепенного усложнения и усовершенствования растительных и животных форм по мере хода геологического времени. Лестница этого восхождения непрерывна и последовательна, несмотря на вымирание одних групп, расцвет других или угнетенное, скрытное существование третьих.
— Но ведь очень живы представления о скачках эволюции, о периодах расцвета и катастроф. Верно ли я понял из вашей работы, что их источник — непонимание особенностей эволюционного процесса? Вот система ваших доказательств, если я не утрирую. В биологии есть меткий термин: экологическая ниша. Подразумевается некая ограниченность места, не обязательно географическая, чаще биологическая. Область, за пределами которой для вида, к ней приспособленного, нет ни пищи, ни подходящей среды обитания (как для крокодила, скажем, за пределами русла тропических рек). Приспособление, «подгонка» путем естественного отбора мелких мутаций позволяет тем или иным видам овладеть конкретной «нишей». Чем успешней приспособление, чем уже специализация, тем благоприятней для вида данная «ниша», тем интенсивней идет размножение. Но возможности «ниши» не беспредельны. Когда плотность обитания здесь достигает критической точки, наступают голод, болезни, массовая гибель. К тем же результатам ведут изменения внешней среды (вид слишком хорошо приспособился к прежней!). В итоге впечатляющие кладбища останков животных, вид которых и приводит мысль исследователя к выводу о каких-то гигантских катастрофах, чему способствует разорванность геологопалеонтологической документации.
— А на самом деле эти случаи нисколько не отражались на других видах, кроме связанных кормовой базой с гибнущими, и вовсе не означали серьезных потрясений нашей планеты. Более того, неуклонное восхождение исторического развития от низших форм к высшим (считая высшими более сложные и универсальные) вне всякого сомнения доказывает чрезвычайно длительную устойчивость среды обитания на поверхности нашей планеты. Хрупкие, чрезвычайно чувствительные в космических масштабах индикаторы — наземные животные и растения неоспоримо говорят нам об этом, подтверждая, что звезды типа нашего Солнца и системы, подобные солнечной, обладают стабильностью, исчисляющейся миллиардами лет, то есть допускают развитие высших форм жизни.
— Действительно, одно-единственное серьезное всепланетное потрясение оставило бы на эволюции след тяжеловесного катка...
— Вот именно! Вторым очень существенным фактом, наблюдаемым во всей великой истории жизни, является направленность ее развития. Эволюция не идет в любом, случайном направлении...
Иван Антонович перешел к самой важной (и самой специальной!) части своих исследований. Я сделал по ней записи, в которых стремился не к академической манере, не к передаче своеобразия стиля писателя и ученого И. А. Ефремова: главным для меня было ярче прорисовать ход мыслей моего собеседника. Вот эти записи.
ЗАПИСЬ ПЕРВАЯ
Для эволюции характерна так называемая конвергенция — приобретение разными организмами похожих форм, образа жизни, питания и поведения. Ведь число «ниш» ограничено: новым, лучше организованным видам достаются «ниши» предшественников. Потому дельфины, к примеру, чрезвычайно похожи на ихтиозавров, хотя их разделяет полтораста миллионов лет и хотя одни млекопитающие, другие пресмыкающиеся. Еще параллель: 300000000 лет назад в древних лесах жили земноводные, по форме аналогичные змеям. А прототип крокодила еще древней!
Чем ближе к современности, тем биологическая конвергенция — важнейший факт! — чаще и глубже. Ископаемые млекопитающие Южной Америки похожи на главные формы млекопитающих Евразии и Африки. Сумчатые Австралии повторяют грызунов, волков, тигров Старого Света... Млекопитающие всей планеты будто стараются придерживаться одних и тех же стандартов!
Очень давно и у самых отдаленных исходных групп возникают особенности, отличающие ныне целые классы и подклассы животных и растений. Кормление детенышей молоком известно, к примеру, у некоторых птиц и даже рыб. Современный облик деревьев с ветвями и органами фотосинтеза сложился, едва они возникли — сотни миллионов лет назад. Объем мозга и сложность извилин у китообразных выше, чем у человека, но древнее на 15 миллионов лет.
Еще ближе сходство органов чувств, поведения, нервной и гормональной регулировки. Бинокулярное стереоскопическое зрение человека однотипно со зрением спрута, птиц, не говоря уже о млекопитающих. Общие законы нервной проводимости можно изучать и на обезьянах и на лягушках. Примеров биологической конвергенции масса. О чем они говорят? О том, что эволюция ставит перед организмами одни и те же задачи, требует одинаковых «изобретений». И следовательно, она имеет направленность.
ЗАПИСЬ ВТОРАЯ
В палеонтологических захоронениях наблюдаются два типа групп животных. Главная масса остатков предоставлена подчас причудливо приспособленными, но немногими видами, однотипными по уровню эволюционного развития. Реже встречаются остатки, принадлежащие группам как бы стандартного облика, за которым, однако, скрывается усложненная организация. Эти хорошо известные факты заставили исследователей сделать вывод о двух путях эволюционного развития: либо ювелирное приспособление к временным и местным условиям, либо усложнение, универсализация организма, повышение его энергетики, ведущие ко все большей независимости от внешней среды — к гомеостазису. Вот две дороги эволюции. Одна — приспособительная; она ведет в тупик, кончающийся вымиранием. Другая направлена к непрерывному восхождению и максимальному совершенствованию организмов.
Итак, путь наибольшей независимости от внешней среды, универсализации, усложнения. Подчеркнем здесь лишь одно обстоятельство. Прогрессирующие к независимости организмы, помимо защищенности от колебаний температуры, влажности, механических воздействий, должны еще обладать умением отыскивать и распознавать пищу в самых разных ее обликах и в самых разнообразных условиях. Отсюда неизбежное совершенствование систем переработки и хранения информации, неизбежное формирование все более крупного и сложного мозга. Но для развитого мозга требуется соответствующая база, прежде всего энергетическая, поскольку мозг не может существовать без постоянного и усиленного питания (обстоятельство, печально известное медикам; при остановке дыхания и кровообращения лишь пять минут отделяют наш мозг от гибели).
Энергетические же уровни биологических машин — организмов жестко ограничены, и переход со ступени на ступень требовал немало миллионов лет эволюции. Энергозапасы, скажем, в печени пресмыкающегося раз в пятьдесят меньше, чем у высшего млекопитающего. Потому длительность бега крокодила по суше просто несоизмерима с многочасовым бегом льва или антилопы. Но чем выше энергетика, тем больше потребность в пище, тем шире должна быть кормовая база. От организма требуются все более крепкие мускулы и все более совершенный мозг. Противоречия как бы сдавливают жизнь непреодолимыми барьерами необходимости, неким направляющим коридором естественного отбора. От универсализма к еще большему универсализму, от менее совершенного гомеостазиса к более совершенному — вот магистраль прогрессирующих видов.
Конечно, оба «пути» со всеми их ответвлениями лишь две стороны единого диалектического процесса, в котором «великая необходимость» усовершенствования организма прокладывает дорогу сквозь дебри случайных приспособлений. Именно в этом смысле слепая сила естественного отбора становится «зрячей» и получает направленность. Становится понятной та упорная борьба за независимость от среды обитания, которую вели миллионы поколений животных и растений. Становится понятной неизбежность появления интеллекта, который обеспечивает высшую форму независимости от природных условий.
И еще одно — никакой скороспелой разумной жизни в низших формах, вроде плесени, грибов, растений, крабов, тем более мыслящего океана быть не может.
ЗАПИСЬ ТРЕТЬЯ
Попытки развития высокоорганизованного мозга делались не раз в истории Земли. Одни из них были преждевременны, поскольку организмы, как, например, спруты, еще не поднялись на нужный уровень энергетики и гомеостазиса. В другом случае великолепный мозг дельфинов возник тогда, когда их организм настолько приспособился к водной среде, что переход в иную среду оказался исключенным.
Человек не характерен никакими особыми приспособлениями для какой-либо узкой экологической ниши, и это одно из самых поразительных его свойств. Жизненная форма человека столь же примитивна, как и у его отдаленных предков. Однако внешняя архаичность совмещается с высокой энергетикой, физиологией, организацией. Этот уровень способен к несению огромной нагрузки — мозга. Благодаря ему человек так смог облегчить для себя внешние условия, расширить свою кормовую базу, что создалась возможность для его расселения по всей планете, для познания природы и ее переделки. Огромные возможности овладения силами природы, которые будут у человека коммунистического общества, позволят окончательно сбросить гнет среды, властвовавшей над жизнью с момента ее зарождения.
ЗАПИСЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Если окинуть взглядом весь живой мир Земли, как современный, так и вымерший, то станет очевидным, что на поверхности одной-единственной планеты развились практически все мыслимые формы, заполнив все пригодные для жизни экологические ниши. Легко ли соревноваться фантазии в выдумывании существ иных планет, если на Земле есть погонофоры, которые переваривают пищу между щупальцами, морские лилии, повторяющие формы растений, растительные хищники — росянки, муравьи, состоящие как бы из свободных индивидуумов, но образующие единый организм, и тысячи других существ, нередко настолько чуждых нам, будто они пришельцы с другой планеты? Но примечательно и важно вот что: чрезвычайное разнообразие низших форм контрастирует с подобием и частой конвергенцией высших животных. И наиболее конвергентен в биологическом смысле человек, чьи предки нигде и никогда не образовывали специализированные виды, а только подвиды, как пробные ступеньки для развития мозга и способностей к труду. Если сравнивать лестницу эволюции с ленинской спиралью развития, каковой она, по существу, и является, то спираль будет широкой в основании и более узкой в вершине. Размахи витков ее по мере хода времени все меньше, и спираль скручивается все жестче. Не отражена ли здесь некая общая закономерность развития вселенной?
ЗАПИСЬ ПЯТАЯ
Единство физико-химических законов вселенной логически должно иметь продолжение в единстве биологических законов той же вселенной. Если принять с очень большой долей вероятности, что белково-кислородно-водяная жизнь наиболее распространена во вселенной, то мы должны изучать нашу планету как гигантскую лабораторию эволюции такой жизни на путях ее самоусовершенствования. Здесь изучение палеонтологических документов и их сопряжение с биологией ныне живущих форм позволит понять и даже предсказать ход жизни на других мирах. Последний виток развития форм земной жизни сравнительно узок и туго скручен: есть все основания полагать, что уже в силу одного этого мыслящие существа вселенной принципиально подобны нам.
Еще один вывод. Закономерность появления интеллекта как способа разрешения объективных противоречий биологической эволюции материи, неслучайность явления биологической конвергенции дают основание думать, что коммуникация с разумными существами любой планеты, прошедшими неизбежный путь исторического развития и получившими мозг для решения тех же самых задач и по тем же законам, возможна. Если не эмоционально-социальное взаимопонимание на первых порах, то уж технически-информационное достигнуто будет. Мир един в своей основе, а следовательно, едины философские формы его познания, едины выводы, какому бы разуму они ни принадлежали.
— И последнее, — сказал в заключение беседы И. А. Ефремов. — Палеонтология, наука, погруженная, казалось бы, в недра планеты, послужит окном в космос, через которое мы научимся видеть закономерности жизни и появления мыслящих существ. В недрах планеты есть интереснейший и загадочный мир вымершей жизни, нас ждет великое множество странных, удивительных форм, изучая которые мы не только глубже понимаем самих себя, но и прозреваем пока недоступные дали других обитаемых миров...
Источник:
Вокруг света. 1967. № 9. С. 46—51.
