Наши исследования, не ограничиваясь юго-западными районами Монголии, распространялись и на Восточную Гоби. Эта часть Республики несколько отличается от ее западных территорий. Более обширная по площади, она к северу и северо-востоку приобретает, степной характер, более плотно населена, имеет ряд крупных сомонов и большой аймачный центр — Сайн-Шанд, расположенный около железнодорожной магистрали, соединяющей Улан-Батор с Пекином.
Вдоль многочисленных сайров Восточной Гоби обычно произрастают целые аллеи крупных хайлясов (гобийского вяза), значительно реже встречаются заросли саксаула, но более распространены кусты золотистой караганы и высокие травы дэрэса. Горные возвышенности, обрамляющие большие впадины, более сглажены и часто сложены вулканогенными породами. На дне многих современных впадин лежат мощные глинистые отложения, сносимые временными потоками с обрамляющих возвышенностей. Эти глинистые осадки образуют обширные такыры, которые в дождливое время размокают и становятся непроходимыми, а в засушливые периоды твердеют и превращаются в абсолютно гладкие участки, по которым можно проехать, как по асфальту. Поскольку источником питания глинистых осадков обычно являются размываемые красноцветные породы, такыры выделяются в виде красных пятен среди желтых песков и зеленых кустарников. Во время дождей они — коварные ловушки для пасущихся поблизости верблюдов, которые, используя эти временные водоемы для водопоя, иногда проваливаются в вязкую глину, откуда уже не в силах выбраться. Свидетелями такого трагического исхода мы оказались когда проезжали на машине с запада на восток из Мандах-сомона, чтобы к вечеру добраться до хребта Хара-Хутул.
Стоял тихий солнечный вечер, которому предшествовали несколько дождливых дней. До Хара-Хутула оставалось 80 км, когда наш путь преградил обширный, залитый дождевой водой такыр. Двигаться по водной поверхности было рискованно, так как машина могла увязнуть в размокшей глине, и мы решили объехать этот временный водоем. Пробившись через кустарники и песчаные гряды, машина благополучно выехала к востоку от такыра на дорожную колею. И тут мы заметили большого верблюда, всеми конечностями увязшего в глинистой почве на краю такыра. Остановив машину и подойдя ближе, увидели, что верблюд погрузился по самое брюхо, обессилел и уже не мог двигаться. Вооружась лопатами и шестами, стали его откапывать. Но, видимо, у верблюда отказали ноги, и помочь нам освобождать его из плена сам он уже не мог. Копать красную липкую глину было очень тяжело, а шестами поднять огромную тушу неподвижного животного мы не могли, как и не решились вытягивать его машиной при помощи троса, боясь поранить. Провозившись около двух часов, мы с горечью убедились в безуспешности наших усилий и вынуждены были оставить несчастное животное в бедственном положении. К тому же нам предстояло еще засветло добраться до намеченной цели.
Увязший в глинистой почве такыра крупный верблюд. Фото автора
Гора Хара-Хутул интересовала нас как район наших будущих детальных исследований. Было известно, что к югу от этого массива расположены обширные обнажения позднемеловых пород, содержащие остатки ископаемой фауны. Будучи более древними, чем верхнемеловые отложения Заалтайской Гоби, эти осадочные толщи Восточной Гоби должны были содержать иные органические остатки. Для выяснения эволюции континентальной фауны важно было их найти и выявить обстановку их обитания и захоронения.
Подъезжая с запада к хребту, который невысокой темной грядой протянулся на несколько километров, мы заметили сухое русло, перерезавшее восточную часть горного массива, и заехав в этот сайр с юга, решили установить свой лагерь на небольшой зеленой площадке с северной стороны хребта. На нашей карте в самом сайре был обозначен колодец. Но он оказался абсолютно заброшен, в его воде плавали личинки водных насекомых, погибшая змея и остатки каких-то птиц. Использовать эту воду для питья было невозможно. Выше по сайру стояла небольшая лужа, откуда тонкой струйкой стекала вода, дальше исчезавшая в песке. По-видимому, грунтовые воды здесь находились под самой поверхностью сайра, и мы решили попробовать выкопать новый колодец. Действительно, в вырытой нами полуметровой яме вскоре стала накапливаться вода, очень нас выручившая.
Утром возле нашего лагеря, на склоне горы, мы заметили двух архаров, которые мирно паслись, не обращая особого внимания на наше присутствие.
В отличие от огромных каньонов осадочных пород в Заалтайской Гоби обнажения здесь были представлены сравнительно небольшими останцами, разбросанными на большой площади. К югу от Хара-Хутула лежала огромная впадина, засыпанная песком, заросшая небольшими кустами саксаула и караганы. В дальнейшем значительно южнее мы обнаружили большие обрывы таких же осадочных толщ в урочищах Хонгил-Цав и Баин-Ширэ.
К западу от Хара-Хутула возвышаются отдельные останцы, сложенные позднемеловыми породами с аналогичной ископаемой фауной. По своему фациальному составу осадочная толща, отнесенная к баинширэинской свите, оказалась похожей на нэмэгэтинские отложения Заалтайской Гоби. Здесь встречались те же пестроцветные осадки, включающие в себя горизонты красных, желтых и серых тонов. Местами попадались плотные карнизы песчаников и гравелитов, в которых сохранились кости динозавров, обломки панцирей черепах и раковины крупных ребристых моллюсков, но другого систематического состава, чем в Заалтайской Гоби.
Центральная часть массива Хара-Хутул сложена черными базальтами, представляющими пластовую интрузию, которая разделяет в этом месте меловую толщу на две части. С севера расположены подбазальтовые осадки раннемелового возраста, состоящие из зеленовато-серого песчаника. В них сохранилось большое количество окремнелой древесины. Встречались целые стволы и пни деревьев типа болотных кипарисов.
Массив Хара-Хутула в 1947 г. ненадолго посетил отряд советской палеонтологической экспедиции в составе А.К. Рождественского, Н.И. Новожилова и Е.А. Малеева. Однако ограничились осмотром лишь подбазальтовой части разреза. Убедившись в наличии большого количества остатков древесины и найдя лишь крупный таз большого динозавра, принадлежавший, по мнению А.К. Рождественского, четвероногому ящеру из группы зауропод, палеонтологи сочли это местонахождение бесперспективным и не стали обследовать надбазальтовую толщу, в которой как раз и находились основные костеносные горизонты. Основное внимание в Восточной Гоби привлек целый скелет панцирного динозавра, обнаруженного Е.А. Малеевым в более южных обнажениях Баин-Ширэ и названного им таларурусом. Туловище этого динозавра было уплощенным, а голова — небольшого размера с челюстями, усаженными мелкими зубами, приспособленными для перетирания грубой растительной пищи. Передние и задние ноги обладали широкими копытными фалангами, свидетельствовавшими о том, что ящер ходил по мягким грунтам. Поверхность тела была покрыта щитками и шипами для защиты от нападения сверху. Длина найденного скелета достигала трех метров. Таларурусы, по-видимому, обитали в прибрежных зарослях крупных водоемов или островов, где они находили пищу и легче было прятаться от своих грозных врагов — хищных динозавров.
Обосновавшись в сайре у Хара-Хутула и обследовав его обнажения, мы убедились в том, что подбазальтовая толща, действительно, малоперспективна для раскопок крупных позвоночных. Большое количество остатков стволов ископаемых болотных кипарисов свидетельствовало о существовании здесь в раннем мелу заболоченной лагуны, в которой пресноводные беспозвоночные вряд ли могли обитать. Основное внимание мы уделили надбазальтовой толще, в которой удалось обнаружить, помимо костей динозавров, большое количество крупных и разнообразных раковин двустворчатых моллюсков. Интересно, что среди них находились формы, родственные среднеазиатским (ферганским) и тайландским моллюскам того же геологического возраста.
Ископаемые плоды субтропических растений из верхнемеловых отложений южнее хр. Хара-Хутул-Ула. х 1
Район Хара-Хутула расположен на севере огромной впадины, примыкающей к древним массивам Сайхан-Дулан, и являлся, очевидно, прибрежной зоной былого восточногобийского водного бассейна. Здесь захоронялись крупные створки пресноводных моллюсков и остатки земноводных. Последующее изучение собранных коллекций показало, что весь комплекс ископаемых животных значительно отличается по своему систематическому составу от ископаемых более молодых позднемеловых отложений Заалтайской Гоби.
С интересом мы обследовали небольшие обнажения, разбросанные к югу от хребта Хара-Хутул, представляющие собой остатки сплошного покрова осадочных пород, образовавшихся в свое время в прибрежной зоне крупного водного бассейна. Некоторые горизонты этих осадочных толщ были заполнены большим количеством костей динозавров, остатками панцирей черепах и крупными ребристыми раковинами моллюсков. Внезапно мы натолкнулись на горизонт размытых песчанистых пород, который был наполнен какими-то странными удлинениями образованиями, напоминающими окаменелые плоды наподобие миниатюрных бананов или огурцов. Среди них встречались отдельные приплюснутые формы, похожие на плоды инжира. Большинство палеоботаников Москвы и Ленинграда так и не смогло точно определить их видовую принадлежность, но и не отрицало, что это, возможно, именно плоды. В дальнейшем лишь палеоботаник В.Л. Красилов заинтересовался ими. По его предварительным определениям, это — плоды субтропических растений, относящихся к так называемой мастиксиевой флоре. Эти флоры в настоящее время известны из более поздних отложений (кайнозойских). Собирая в большом количестве эти растительные остатки, мы в шутку считали, что ходим по древнему огороду.
Интересно, что в отложениях того же геологического возраста, но только на югозападе, в Ширэгин-Гашунской впадине нами впервые были найдены большие шишки превосходной сохранности. По определению специалиста из ботанического института Академии наук СССР П.И. Дорофеева, они принадлежали древним араукариевым деревьям.
Ископаемая окремнелая шишка гигантской араукарии из меловых отложений Ширэгин-Гашунской впадины, х 1
Помимо Хара-Хутула, большие сборы фауны были сделаны в более западных останцах — Шинэ-Усу-Худуке, Цаган-Тэге и Улан-Тэге. Здесь особенно интересными оказались слои с многочисленными разнообразными двустворчатыми моллюсками. Одновременно нами были намечены наиболее перспективные участки для раскопок динозавров и черепах. Не вызывало сомнения то, что и здесь, в Восточной Гоби, существовали крупные внутренние бассейны, связанные водными перемычками и речным стоком с заалтайскими и китайскими водоемами. Интересно, что в этих меловых осадках турон-сантонского времени встречались иногда зубы и остистые отростки плавников акул, которые специалист по акулам Л.С. Гликман отнес к гибодонтидам. По его мнению, эти акулы обитали в крупных пресноводных или опресненных бассейнах Азии; остатки их также обнаружены в аналогичных отложениях Казахстана и Средней Азии. Вид найденных зубных пластинок акул указывал на то, что пищей их служили крупные моллюски, толстые раковины которых они раскалывали, как орехи, и съедали мягкое тело этих беспозвоночных. Большое количество раковин моллюсков, найденных в этих же отложениях, свидетельствовало о наличии обильной пищи для хищных акул.
По нашим представлениям, акулы всегда связаны с морскими и океаническими водами, но оказывается, что юрские и меловые акулы были преимущественно обитателями пресноводных бассейнов, и только в третичное время они полностью приспособились к океаническим условиям. Сейчас эти водные хищники лишь изредка заходят в крупные реки Южной Америки, Азии и Африки.
Все эти ископаемые животные, найденные впервые в Восточной Гоби, дали очень ценный материал для познания эволюции континентальной фауны и в значительной мере осветили многие вопросы геологической истории и палеогеографии изучаемого региона. В Хара-Хутуле к нам в лагерь стали наведываться «непрошеные гости». Вечерами в палатку «на огонек» заползали скорпионы и фаланги, а однажды около хозяйственной палатки мы заметили огромного черного мохнатого паука размером около 6 см. Чаще, чем в Заалтайской Гоби, здесь встречались гадюки, отличающиеся от наших европейских более пестрой расцветкой. Они охотно устраивались под нашими вьючными и тарными ящиками. Сворачивая лагерь, мы обнаружили двух гадюк, уютно свернувшихся под ящиками, а одна отважилась заползти даже в рюкзак нашей поварихи.
Монгольские коллеги уверяли нас, что убивать змей не следует, так как они приносят пользу и «удачу». Такое почтительное отношение к змеям со стороны монголов мы наблюдали неоднократно. Так, например, во время работ у небольшого массива Табун-Хара-Обо, где было довольно много этих рептилий, наш палеонтолог Барсболд, взяв лопату, бережно подводил ее под эти шипящие «клубки» и осторожно переносил подальше от лагеря. Был и такой случай. Однажды во время маршрута, устроив привал, мы расположились у склона одного сайра, чтобы позавтракать и выпить горячего чая, как вдруг из-за ближайшей скалы выползла довольно крупная гадюка. Наш шофер Г. Берендяев, схватив геологический молоток, стал наносить удары по голове змеи. Изумленные и рассерженные монголы настойчиво и запальчиво спрашивали у шофера: «Зачем ты ее убил, она ничего плохого не сделала?» Мне стоило немалого труда успокоить наших друзей, объяснив им, что у нас очень боятся змеиных укусов.
Изучив окрестности Хара-Хутула, мы двинулись дальше на восток, чтобы исследовать малоизученные районы к юго-востоку от крупного аймачного центра Сайн-Шанд. Наиболее перспективными для изучения позднемеловых отложений являлись обнажения в урочищах Тел-Улан-Шальча и Бага-Тарачи. Первый участок находился в 25 км от аймачного центра, и мы решили начать свою работу с него.
Дорога вела нас между невысоких сглаженных гор, лишенных растительности, и только в межгорных впадинах попадались песчаные участки, покрытые редким кустарником. Заехав в город Сайн-Шанд, мы вначале завернули на почту, где ждали нас письма с Родины. Сам аймачный центр состоит из двух обособленных частей. Более старая часть города расположена у самой железной дороги Улан-Батор — Пекин, новые же кварталы лежат западнее, за высокой грядой позднемеловых осадочных пород, через которую проложена автомобильная дорога. В этой новой части аймачного центра выстроены хорошая гостиница, школы, клуб, ряд магазинов, баня, стадион и жилые дома.
Закупив необходимые продукты и заправив машины, мы пересекли железнодорожное полотно и направились на восток. Когда проехали около 25 км, справа от дороги заметили небольшую горку, сложенную красными глинисто-песчаными породами. Судя по картам, это и была гора Тэль-Улан-Шальча. После грандиозных каньонов Заалтайской Гоби и обширных обнажений в Баин-Ширэ, Хэрмин-Цаве и Хара-Хутуле эти отложения показались нам весьма мизерными, но тем не менее нам нужно было их обследовать, выяснить их возраст, чтобы нанести на карту и получить представление о распространении позднемеловых пород. Цвет и состав этих осадочных толщ сильно напоминали барунгойотские красноцветы, но нужно было найти ископаемую фауну, доказывающую их сходство.
Оборудовав наш лагерь на склоне горы, начали внимательно осматривать обнажения. Раковин моллюсков и костей динозавров мы не обнаружили, но во многих местах была найдена скорлупа яиц динозавров, и даже в одном из фрагментов яйца оказались небольшие косточки динозаврового эмбриона. Это была первая находка эмбриона, которая достоверно указывала на принадлежность найденных яиц динозаврам. В дальнейшем А.В. Сочава детально исследовал кости эмбриона и опубликовал об этом статью.
Обнаруженная скорлупа яиц доказывала позднемеловой, кампанский возраст отложений. Для этого возраста довольно характерна однородность красноцветных пород, в которых почти повсюду встречалась скорлупа яиц. В редких случаях, но в других районах Гоби, в этих отложениях попадались кости динозавров и раковины моллюсков и остракод. Таким образом, возрастная датировка отложений на Тэль-Улан-Шальче была доказана.
Из нашего лагеря мы совершили довольно дальние маршруты на машине, чтобы изучить обнажения соседних районов. Наиболее интересными оказались толщи в урочище Бага-Тарачи, расположенные в 65 км к юго-востоку от нашего лагеря. Низы этих обнажений хорошо сопоставлялись с пестроцветными породами Баин-Ширэ и Хонгил-Цава, верхние же горизонты — с барунгойотскими отложениями Джибхаланту. Здесь, на верхней кромке одного уступа, В.Ф. Шуваловым была найдена целая кладка продолговатых яиц динозавров такого же облика, что и открыты в свое время американскими палеонтологами в Баин-Дзаке. В пестроцветной части разреза выделялся плотный известковистый горизонт с большим количеством мелких раковин остракод и крупными выпуклыми створками конхострак; так же были найдены и фрагменты скелетов панцирных динозавров.
Во время наших маршрутов в районе Бага-Тарачи мы встретили небольшое стадо грациозных дзеренов. При появлении гудящей машины взрослые особи мгновенно исчезли, а на нашем пути остался двух- трехмесячный детеныш, спокойно лежавший среди невысоких трав. Остановив машину, мы с любопытством обступили это маленькое изящное существо. Наш шофер бережно взял его на руки и предложил забрать в лагерь. Я категорически возразил, это могло только погубить животное, питающееся еще материнским молоком. Оказавшись опять на земле, малыш забавными скачками, пошатываясь, стал удаляться в сторону исчезнувшего стада.
Следует отметить, что дзерены являются типичными обитателями Восточной Гоби, где они предпочитают степные просторы. Монгольский дзерен, или зобатая газель, относится к особому роду из семейства тонкорогих отряда парнокопытных. (К этому нее роду относится и тибетский дзерен, населяющий южные степи и полупустыни Тибетского нагорья). Монгольский дзерен достигает 100—145 см в длину, вес самца 40—45 кг. По внешнему облику дзерен напоминает джейрана, но только более плотного сложения. Хвост у дзерена белый, на кончике — буро-коричневый, тогда как у джейрана он черный, поэтому монголы называют их чернохвостыми и белохвостыми газелями. Бегают дзерены легко и грациозно, вытянув морду вперед, а не пригнув к земле, как это делают сайгаки, и при этом развивают скорость до 70 км в час. Раньше в Монголии встречались огромные стада в несколько тысяч голов, сейчас сильно сократившиеся. Район обитания дзеренов теперь намного уменьшился, причем считают, что строительство железной дороги Улан-Батор — Пекин ограничило их продвижение на запад, так как вдоль всего полотна поставлены заграждения из колючей проволоки, через которые дзерены не могут проникать. Создалось, таким образом, искусственное ограничение ареала их распространения. По мнению специалистов, дзерен сейчас очень редко заходит во время своих миграций в соседние районы Забайкалья, хотя в былое время в забайкальских степях они нередко встречались.
В 1974 г. сотрудники Советско-Монгольской биологической экспедиции Л.В. Жирнов и А.А. Винокуров специально занялись исследованием популяций дзеренов и их местообитаний в восточной части МНР. По данным авиаобследований, в мае — июне 1974 г. на территории Восточного и Сухэ-Баторского аймаков количество этих газелей достигало около 50 тысяч голов. Действительно, во время наших поездок по Восточной Монголии мы встречали стада дзеренов значительно реже, чем стада джейранов в юго-западных районов Монголии.
В один из маршрутов, когда мы осматривали небольшие красноцветные обнажения, к нам, запыхавшись, подбежал наш коллектор и сообщил, что нашел гнездо с крупными птенцами. Спустившись с нами в близлежащий сайр, он указал на большое углубление под нависшим карнизом плотного песчаника. В пещерке было довольно темно, и, только присмотревшись, мы обнаружили, где находится гнездо. Оттуда на нас уставились три пары настороженных огромных глаз. Саша, взяв палку, начал легонько ворошить в гнезде. Внимательнее вглядевшись, мы поняли, что перед нами три птенца совы. Они испуганно захлопали глазами и угрожающе защелкали клювами, словно кастаньетами. С большим трудом Саша подцепил одного и вытащил поближе к свету. С округлой головой, светящимися глазами и мохнатыми когтистыми лапами, совенок отбивался и зловеще щелкал клювом. Когда его отпустили, он неловко проковылял в свое гнездо к своим собратьям, где и притаился. Эти еще не умеющие летать птенцы по размерам не уступали курице. Можно было себе представить, каковы же родители — гроза местных грызунов и ушастых ежей, чьи шкурки во множестве валялись у подножия скалы.
Однажды, в наше отсутствие, в лагерь, где оставалась лишь повариха Валя Гусева, приехала машина ГАЗ-69, из которой вышло несколько монголов. Среди них был намын-дарга (секретарь обкома) аймачного центра. Он поинтересовался нашими работами, составом отряда и пригласил весь коллектив на народный праздник «Их Надом», который должен был состояться на следующий день, 11-го июля, в Сайн-Шанде. Отказаться от этого любезного приглашения было бы невежливо, и, сократив свою маршрутную поездку, мы во второй половине следующего дня свернули лагерь и отправились в город.
Торжественное открытие праздника происходило в местном клубе, у входа в который пас встретили и вручили пригласительные билеты на представление, вечерний прием и национальные спортивные игры, намеченные на следующий день на городском стадионе.
На сцене клуба выступали самодеятельные танцевальные ансамбли в красочных национальных костюмах, певцы и отдельные танцоры. Присутствующие, многие — в праздничных дэли (атласный национальный халат), очень тепло встречали артистов и бурно аплодировали им. После представления все приглашенные на вечерний прием были доставлены на машинах в местный ресторан, где дарга аймака товарищ Дорж с супругой встретили всех у входа и пригласили в большой зал. Там стояли длинные накрытые столы. У центрального разместились руководители аймачного центра, заслуженные араты и руководители монгольского военного гарнизона. Перед аймачным даргой и намын-даргой на большом блюде лежала туша отварного барана. После многочисленных тостов аймачный дарга обратился с большой речью к присутствующим и, взяв в руки голову барана, сказал, что по старинному монгольскому обычаю она преподносится самому уважаемому гостю и при этом назвал мою фамилию, чем поверг меня в смущение и смятение. Оказавшись в роли «самого уважаемого», да еще не ведая, что делать с этим подношением, я до того смешался, что не приди мне на помощь нага монгольский коллектор Цэнджав Нацык, подсказавший, как разделать голову, я бы оказался в затруднительном положении. Оправившись от смущения, я выступил с ответной речью и провозгласил тост за монгольский народ и его руководителей.
На следующий день все отправились на стадион. Он был празднично украшен, на высоких флагштоках развевались национальные красные и синие флаги, вокруг царило оживление. Мужчины и женщины были разодеты в красивые разноцветные шелковые дэли. Многие араты из близлежащих сомонов подъезжали на лучших своих конях или мотоциклах.
Нас пригласили в ложу для почетных гостей, где стояли большие чаши с ароматным айрагом (кумысом). Во время спортивных игр нам наливали в пиалы этот свежий напиток, утоляющий жажду. Временами гости покидали трибуны и заходили в две большие нарядные юрты, расположенные около стадиона. В одной из них была устроена выставка трудовых достижений жителей аймака, где экспонировались различные национальные изделия, фотографии знатных людей района, таблицы и графики, отражающие рост поголовья скота, успехи аратов; во второй — расставлены низкие столы с различными закусками и неизменным айрагом.
На стадионе шла национальная борьба. Борцы, мускулистые юноши и мужчины, были одеты в традиционные костюмы — рубахи без воротников, завязывавшиеся сзади, цветастые трусы, островерхие шапочки и сапоги — гуталы. Вначале судьи представляли борцов-батаров публике, после чего каждый из них исполнял замысловатый ритуальный танец «белого орла», имитирующий полет этой птицы. Затем судья снимал с борцов шапочки и подавал команду к бою. Борьба длится без ограничения времени, до победы. Победителем становится тот, кто заставит противника коснуться земли. Борцов было много, и схватки порой продолжались длительное время. Судья вновь надевал шапочку победителю и тот опять исполнял танец «белого орла».
Во второй половине дня вся праздничная толпа устремилась — кто пешком, кто на лошадях и машинах — за город, к близлежащей долине, где происходили традиционные скачки. Здесь собралось много народу. Мы тоже заняли места на холме в ожидании всадников. В заездах принимали участие всадники наилегчайшего веса — дети в возрасте 7—12 лет, которым предстояло преодолеть от старта, расположенного далеко от нас, до финиша расстояние в 28—30 км. Вначале ничего не было видно, все пристально вглядывались на восток. Наконец в облаках пыли появились точки, которые, все увеличиваясь, приближались, пока не стали вырисовываться отдельные силуэты всадников. Из публики временами раздавались подбадривающие возгласы. Оставив позади основную массу участников скачек (а их было около 30), впереди неслись две взмыленные лошади, на которых сидели маленькие фигурки наездников в красных рубашках и шапочках. Победители вызвали бурю восторгов. Первым пришел Шарав — мальчик семи лет, вторым — Цецен, девочка десяти лет. Победителей брали на руки, поздравляли, фотографировали. Для Шарава этот день, вероятно, запомнится на всю жизнь, как первая ступень к мужеству.
Маленький участник традиционных скачек на национальном празднике «Их Надом». Фото автора
Ведь быть отличным наездником для монгола — гордость и счастье. Нам рассказали, что победитель был премирован лошадью и несколькими баранами.
Праздник продолжался и на следующий день, но мы, поблагодарив наших гостеприимных хозяев, отправились продолжать исследования на юго-запад.
Наши полевые работы в Восточной Гоби длились до сентября. Были собраны большие коллекции ископаемой фауны, изучены разрезы осадочных пород, получены новые представления о палеогеографии региона. Особенно пас поражало широкое распространение красноцветных толщ барунгойотского времени. Продвигаясь на юг почти до китайской границы, мы везде встречали эти красноцветные образования. Правда, содержанием остатков ископаемой фауны они нас не баловали: кроме осколков скорлупы яиц динозавров и отдельных костей, ничего не попадалось.
Однажды, установив свой лагерь около небольшого безымянного каньона на юге Восточной Гоби, мы детально его обследовали и убедились, что имеем дело с осадками более древнего, юрского возраста. Это было интересно, так как в этих местах юрские отложения выходят на поверхность далеко не часто. Была собрана ископаемая древесина, но фауна отсутствовала.
Во время маршрута я обратил внимание на свежие следы архаров. Наш лагерь был расположен вблизи небольшого широкого каньона, и после утомительного дня, пользуясь вечерней прохладой, я решил прогуляться в сторону этого ущелья. Стояли тихие сумерки, солнце закатилось за невысокие хребты, по небо еще отливало золотисто-красным цветом. Подойдя к ущелью, я вдруг заметил на расстоянии 150—200 м от меня двигающиеся тени каких-то животных. В сумерках невозможно было определить ни их количество, ни принадлежность. Я застыл на месте, тени также выжидающе замерли. Так длилось довольно долго, пока я не решился сделать несколько шагов в сторону неизвестных животных, и тут они мгновенно бросились вверх по склону и застыли на гребне скал, с любопытством и тревогой глядя в мою сторону. Картина была впечатляющая: на еще светлом фоне неба вырисовывались силуэты двух самок архаров с детенышами и одного крупного самца с огромными витыми рогами. Я был страшно огорчен, что не взял с собой фотоаппарата, чтобы запечатлеть столь редкое зрелище. Не решаясь больше тревожить это трогательное семейство, я с сожалением повернул к лагерю.
На следующий день, специально захватив телеобъектив, я поспешил в лабиринт обрывов, надеясь на вторичную встречу с архарами. Но каньон был пуст, и только ветерок шелестел в кустах саксаула. Поднявшись на небольшую горку, чтобы еще раз убедиться в своей неудаче, я уже было начал спускаться со своими тяжелыми телеобъективом в один из лабиринтов скал, как вдруг пронзительно застрекотала птица и, идя на этот крик и обогнув очередную скалу, я с испугом отпрянул: из под нависшего утеса с шумом выскочил большой архар, видимо, отдыхавший в прохладном месте. Мгновенно он исчез за следующим поворотом и остановился уже далеко, на склоне горы, где мне и удалось его сфотографировать. Невольно вспомнились великолепные снимки и кинокадры животных, встречающиеся в различных журналах и демонстрирующиеся по телевидению. Какая это сложная работа фотографировать в природных условиях диких зверей и птиц! Сколько нужно терпения и навыка, чтобы получить хорошие кадры!
Перед самым завершением полевого сезона, 22-го сентября, мы, окончив очередной маршрут, усталые вернулись в лагерь, расположенный возле красноцветных холмов Шинэ-Усу-Худука. День был довольно прохладный, хотя и солнечный, и вечером мы с удовольствием залезли в свои теплые спальные мешки. Ночью я проснулся от сильных порывов ветра и необычного шума: казалось, будто кто-то хлопал по палатке. В спальном мешке было тепло и уютно, и я вскоре уснул. Утром в палатке было непривычно холодно, и когда мы выглянули, то ахнули: все было покрыто глубоким слоем снега, который все еще продолжал падать. С большим трудом повариха Валя с помощью шофера Полотнова разожгла примус и накормила нас горячей кашей.
Дальше продолжать работать было невозможно, и мы, срочно свернув лагерь, отправились в Сайн-Шанд. Поездка оказалась трудной, так как все дороги были заметены, и одинокие верблюды тоскливо брели по снежным просторам, выискивая торчащие из-под снега кусты. Немного поблуждав, мы благополучно доехали до аймачного центра, где устроились в теплой гостинице. На следующий день снова выглянуло солнце и большая часть снега растаяла, но воздух оставался холодным. Было решено возвращаться в Улан-Батор.
Преодолев Хэнтэйский хребет и перевал Богдо-Улы, мы увидели столицу Монголии в зимнем наряде. Большая часть отрядов уже вернулась на базу, и все были заняты упаковкой своих коллекций для отправки в Советский Союз.
Прощай, Улан-Батор, до следующего года!
Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |