И.А. Ефремов — Ю.А. Орлову

Улан-Батор

19 февраля 1948 г.

Дорогой Юрий Александрович.

Должен признаться, что до приезда Вылежанина я не раз изрыгал черные слова в Ваш адрес, не в силах понять Вашего молчания по всем без исключения моим запросам. Этого можно было избежать, если бы Вы попросту протелеграфировали мне частным порядком о том, что отвечать не можете. Я бы все-таки сообразил бы что-нибудь... Очень буду Вас просить придерживаться этого в дальнейшем, иначе тут, на расстоянии шести тысяч километров, черт знает до чего додуматься можно. Вообще же над этим обстоятельством нужно крепко призадуматься. Если и в дальнейшем связь экспедиции с институтом будет находиться в том же положении, то придется попросту отказаться от столь экзотических предприятий. Например, сейчас я оказался как на необитаемом острове, так как не знаю решительно ничего. Вылижанин мне не сумел передать ничего толкового, то ли потому, что забыл (то ли потому, что ему не было ничего рассказано толком).

Если бы такое дело пришлось на середину сезона — черт с ним и трижды черт, но ведь сейчас я должен знать все, чтобы не оказаться в дураках и не спланировать невозможных задач. Например, как кредиты — уменьшены или нет, есть ли разрешение на бензин этого года, как дела с контингентом, каков план финансирования. Сейчас денег осталось пять тысяч — продолжать ли заготовку всего нужного или, если деньги задержатся, все приостановить? В зависимости от кредитов — как рассчитать маршруты, сколько заготовить и завезти леса, сколько набрать переводчиков и дополнительных рабочих и т. д., и т. п.

Необходимо любыми мерами известить меня по всем основным вопросам, или я не смогу обеспечить своевременного выезда и дельного начала работ — нельзя же гадать. Любой капитан знает же, сколько угля у него на судне, как без этого выйти в море, чушь невозможная.

Наши дела обстоят сейчас следующим образом: заканчиваем вывозку всего снаряжения с границы и на днях приступаем к ремонту машин. Будет очень важно своевременно получить запасные части и краску. Одновременно налаживаем все палатки, инструменты, водяную тару и заготовляем большое количество ящиков. Первая порция леса будет распилена к двадцать пятому, бревна мы уже привезли. Продовольствие частью уже завезено на базу (здешнюю), на остальное не хватило денег. Если деньги прибудут не позднее первого марта, то можно считать, что все обошлось благополучно. В этом случае около пятнадцатого мы выедем в поле. Раньше выезжать при холодах этого года не имеет смысла, а дел хватит до самого выезда.

Научную силу на двух тяжелых машинах и козле, во главе со мной, я направлю в Сайн-Шанду, чтобы закончить долги 46 года. Три тяжелые машины, под началом Шкилева, будут возить в это время все нужное в Далан-Дзадагад. Около двух недель в Сайн-Шанде нам хватит — в самом начале апреля с грузом коллекций мы прибываем в Улан-Батор и выезжаем в Далан без всякого промедления.

Там я направляю научную силу в Баин-Дзак, где будет раскинут лагерь и оставлена одна машина. На всех остальных я отправлюсь на поиски хорошей дороги в Нэмэгэту. Как только дорога найдена, машины отправляются назад за второй порцией груза и научной силой, и мы начинаем обследование Нэмэгэту и сразу же Гильбэнту для определения самого богатого участка. Как только такой участок будет найден, там развертывается главный лагерь, который и служит основной базой для всех последующих работ.

Таким образом к концу апреля уже будет закончена Сайн-Шанда и раскопки в Нэмэгэту развернутся полным ходом, сопровождаемые исследованием всей цепи костеносных пород этой котловины. В мае можно будет приступить к организации Великого западного маршрута1, с тем чтобы в конце мая отправиться в него (или в самом начале июня). Насчет этого маршрута у меня еще нет полной ясности, так как весьма многое зависит от размеров подлинных сметных ассигнований. Однако уже сейчас можно сказать, что прежний размах этого маршрута несколько фантастичен, ибо общие размеры и длительность наших перевозок в этом году, при удаче раскопок, потребуют напряжения всех сил нашего автопарка. Для столь дальнего маршрута нужно бы иметь более мощную автоколонну и значительно большее количество бензина, который зисищи жрут как голодающие. Поэтому, возможно, что придется отказаться от заезда в озерную котловину и повести маршрут прямо из Нэмэгэту, вдоль котловин южного склона Монгольского Алтая в Заалтайскую Гоби к краю Джунгарской Гоби, с выходом на Цаган-Олом, где будет создана бензобаза. Отсюда можно будет завернуть петлю на восток, в район Орок-Нура, с выходом к подлежащим обследованию дополнительно местам в Гурбан-Сайхане и оттуда в Далан. Однако, если с ассигнованиями будет все благополучно, то при наступлении сильной жары в Нэмэгэту возможно будет бросить часть народа в озерную котловину налегке. Тут еще многое будет зависеть и от четкости работы машин, которая пока очень неблестяща — плохие машины, и от наличного людского состава второй очереди. Таковы наши планы. Не откажите написать Ваше мнение. Я пишу только в самых общих определениях, но для Вас, конечно, все будет ясно.

Если средства будут сокращены, то, пожалуй, рационально будет сократить срок экспедиции, оставив прежнюю интенсивность работ, так как сокращение транспортировки лишь затянет всю музыку и не даст поэтому экономического эффекта. Отсюда следует, что при сокращении средств было бы хорошо Вам и Флерову прибыть сюда так скоро, как только это будет возможно. Тогда в самом начале мая можно бы было отбыть в маршрут и закончить его к середине июня. Но уж тут я не могу дать никакого прогноза — это видно только в Москве... Что касается людского состава следующей очереди, то опыт с Сытовой учит не возлагать никаких надежд на случайно привлеченных людей и опираться только на тех, чей интерес и желание являются подлинными. Лучше меньше, да лучше, а при трудностях с финансами и транспортировкой — и подавно.

Еще кое-что о наших делах. Финансовый отчет давно готов и сейчас будет отправлен при первой возможности. О сумме его уведомим телеграфом, так как отчет через миссию (другой возможности послать его нет) пройдет около двух месяцев, если считать по срокам прошлого года. Хотя, может быть, это сейчас ускорилось — не знаю.

Задерживает отчет нелепая вещь, совершенно подобная нелепостям, не раз случавшимся с нами во время этой экспедиции.

У меня сейчас сильная невралгия правой руки — воспаление брахиального нерва. Боли такие, что не дают спать, и рука не работает. Хорошо, что есть пишущая машинка — вот и пишу Вам левой рукой. Но в отчете мне нужно подписать более трехсот документов, и это никак невозможно.

Все наши люди приведены в сильное смущение вестями, которые привез Вылежанин по поводу переоценки спецодежды. Если таковая переоценка будет действительно иметь место и по тем ценам, которые нам сообщил Вылежанин, то будет неладно. Все собираются вернуть спецовку, так как действительно здесь можно приобрести подобный же хлам несравненно (в два-три раза) дешевле. Тогда придется отправлять назад целый груз спецодежды, ибо я не вправе принудить людей брать то, что они не хотят. Поэтому передайте Нине Леонтьевне, что мы с нетерпением ждем новых расценок. Только после этого будет окончательно разрешен вопрос со спецовкой и послан акт о количестве розданной и оставшейся спецодежды. Пока же никто не решается ничего брать.

Также я не имею ответа от Нины Леонтьевны по поводу метода актирования денег, пропавших в Наушках2. Сумма (семь тысяч) настолько велика, что я не могу требовать ее ни со Шкилева, ни с Эглона, в распоряжении которых находились деньги. Сам я тоже, разумеется, ни в коем случае, ни копейки платить не собираюсь, так как хватит с меня бочек и прочей благотворительности, достойной лучшего употребления, а помимо всего прочего, я сам находился в это время в Москве. Деньги находились в Наушках в распоряжении Рождественского и Преснякова, так как с минуты на минуту должен был подойти лес и прибыть рабочие. Шкилев с Эглоном были в это время уже в Улан-Баторе и сразу же послали телеграмму, но она пришла семнадцатого. Семнадцатого было уже поздно посылать какие-либо отчеты, да это и было невозможно сделать за отсутствием Шкилева. Принять на перевод деньги категорически отказались с показанием суммы в старых деньгах, а только в новых (1:10). При обмене также категорически было отказано в какой-либо справке о количестве сданных старых денег. Поэтому сейчас один выход — составлять соответствующие акты и судиться с ин[ститу]том. Нам нужно бы получить какие-либо указания на форму подобного акта. Если таковой не существует, нужно об этом сообщить — будем действовать тогда по собственному разумению3.

Ну вот, в общем все наши дела. И так письмо получилось с целую статью. Что до меня самого, то я пребываю в весьма кислом настроении. Чудовищные неурядицы с экспедицией, отвратительное положение дома (как ни храбрится Е.Д. в телеграммах — я ведь представляю себе, каково все это), мерзкая штука с рукой — все это, конечно, прошибло тот слой сала, на который Вы обычно ссылаетесь. Ну, с экспедицией дело, конечно, выправится, как оно выправится и со всем остальным, но мне крайне не по вкусу современное положение со связью. Раз нельзя быть в курсе научных дел, нельзя получать нужные оттиски и некоторые книги, то это значит, что здесь работать нельзя и, следовательно, немыслимо долго сидеть тут, кроме дисквалификации ничего не получится.

Равным и еще более сильным образом повлияла на меня болезнь сына и Е.Д., очевидно, что оставлять семью на столь долгий срок нельзя.

По всем этим, вполне здравым, по-моему, соображениям, если экспедиция будет проходить в полном объеме по срокам и приезд Е.Д. не состоится (а теперь я не знаю, как вообще все это будет по состоянию здоровья), я попрошу Вас сменить меня примерно в конце июня. К этому сроку все будет на полном ходу, основные маршруты сделаны и экспедиционная машина может быть принята от меня в совершенно налаженном состоянии, со всеми разрешенными вопросами. Останутся лишь доделки и обратный выезд.

Прошу учесть это совершенно необходимое мероприятие при комплектовании сил второй очереди.

Ну вот, теперь с делами все. Хотелось бы знать о Ваших делах, об ин[ститу]те, защитил ли К.К. диссертацию, о дальнейших ленинградских перспективах (о том, что мы не попали в первую очередь, я уже знаю от Вылежанина), о положении с замдиром, наконец о своей тафономии.

Пишите, дорогой Ю.А., письма ходят довольно регулярно, с двухнедельным сроком (авиа). Наш общий адрес теперь: МНР, г. Улан-Батор, почтамт, п/я 374. До выезда в поле я еще успею получить от Вас письмо, по которому и буду ориентироваться в дальнейшем, а в Улан-Баторе проездом я буду и в начале апреля, и в начале мая, не считая регулярной крейсировки машин, которые будут доставлять нам в Гоби всю почту.

Привет Наталье Павловне и всем товарищам по институту.

А Вам бы не худо попасть бы в Гоби поскорее — ведь в Гоби забудутся все наши неурядицы и неудачи и останется чистая радость пути и исследования.

Неизменно Ваш И. Ефремов*

P.S. Поскольку это письмо важно — не откажите уведомить телеграфом сразу по получении.

И. Ефремов

АРАН. Ф. 1712. Оп. 1. Д. 96. Л. 70—72. Машинопись с авторской правкой.

Комментарии

1. Великий западный маршрут — так И.А. Ефремов называл поисковый маршрут совершенно не исследованных ранее районов Монголии к западу от основного лагеря Нэмэгэту для обнаружения местонахождений ископаемых мезозоя и кайнозоя. См. № 50 и Отчетный доклад И.А. Ефремова для Общего собрания АН СССР в мае 1949 г.

2. Наушки — пограничная станция, через которую осуществлялась перевозка грузов Палеонтологической экспедиции из СССР в Монголию.

3. Речь идет о последствиях денежной реформы, осуществленной в стране на основании Постановления Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) от 14 декабря 1947 г. В соответствии с Постановлением обмен денежной наличности осуществлялся в ограниченные сроки. Сотрудники экспедиции, находившиеся за рубежом, не смогли оформить финансовую документацию, и часть экспедиционных средств обесценилась, так как обмен старых купюр на новые проводился в соотношении 10 руб. старого образца на 1 руб. нового образца.

Примечания

*. Далее автограф И.А. Ефремова.