Раскопки в Каменном овраге
После быстрых, каменистых рек Становика Нева казалась особенно величественной. Исполинские мосты обнимали её, покрытую толстым льдом. Местами лёд был изломан и торчал острыми глыбами, отсвечивая сине-зелёным, как кристаллы горного хрусталя. Ниже моста Лейтенанта Шмидта река была свободна ото льда, по стальной воде шла быстрая рябь. Низкое небо пронзал золотой шпиль Адмиралтейства.
Ленинград, стынущий на морозном ветру, «был прекрасен особенной, хмурой красотой»1.
В душе Ивана боролись разные желания. Прожить бы несколько дней, ничего не делая, просто гуляя по улицам, встречая улыбкой красивых женщин. Иногда он мечтал путешествовать по свету, иметь любовниц всех рас, воспринимая каждую женщину как чудо.
Хотелось не спеша, с наслаждением читать новые книги, твердить звучные стихи.
Что же предстоит? Сразу с головой кинуться в работу. Только на обработку собранных данных и написание подробного отчёта может уйти несколько месяцев. Как бы совместить одно и другое?
Ксения встретила его ласково, но сурово заявила, что больше его в такие длительные экспедиции не отпустит. Жена не должна оставаться одна, без мужа! Иван с грустью слушал её слова. Женщина, которая не живёт своей, полной и богатой жизнью, которая всё своё счастье полагает только в мужчине? Чеховская «Душечка» — такой ли должна стать женщина новой эпохи? Скорое расставание становилось неизбежным.
С нескрываемой радостью спешил Иван в гости к верному другу — Алексею Петровичу Быстрову, преподавателю Военно-морской медицинской академии. Он был сыном священника, за что получил прозвище Алёша Попович. В небольшой квартире жили Алексей Петрович с женой Тильдой Юрьевной, сестра жены с мужем и дочкой.
Ирма Викторовна Исси, племянница Быстрова, вспоминала: «Если разговоры велись на общие темы, мне разрешалось присутствовать с условием полного молчания. Для меня не было ничего интереснее экспедиционных впечатлений, артистически рассказываемых И.А. или О.М.2 Взрослые засиживались до глубокой ночи, и моим родителям стоило больших трудов извлечь меня из дядиной комнаты и уложить вовремя спать. Вообще, от тех лет на меня до сих пор веет романтикой путешествий, высокой дружбы, любви к людям и ко всему прекрасному»3.
В Палеонтологическом институте — большие изменения. Главное — ушла Александра Паулиновна Гартман-Вейнберг, «железная леди» палеонтологии, заведовавшая отделом позвоночных, тем самым, где числился Ефремов. Вслед за ней институт покинули несколько приближённых к ней сотрудников. В основном это были люди, которых наука совершенно не интересовала. Александру Паулиновну пригласили в Москву, в университет, на почвенно-географический факультет. Очень скоро Ивану предстояло с ней встретиться — не как сотруднику, а как сопернику на палеонтологическом поле...
Вакансии в ПИНе оставались открытыми недолго. Внимание Ивана привлекла одна новая коллега — её звали Елена Дометьевна Конжукова. Строгая, серьёзная, она держалась подчёркнуто независимо, в суждениях её слышались тонкое знание биологии, глубокий интерес к проблемам любимой Ефремовым науки.
Кстати, поговаривали, что Академию наук будут переводить из Ленинграда в Москву, что ПИН назначен к переводу одним из первых. Эта новость заставила Ивана задуматься: надо срочно получать диплом. И так ситуация сложилась, мягко говоря, нестандартная: сотрудник Академии наук первого разряда — и при этом не имеет диплома об окончании высшего учебного заведения! В том, что знаний у него достаточно для квалифицированного выполнения своих задач, Иван не сомневался. Но необходимость оценки в ведомостях отменить было нельзя.
Величественное здание Горного института, выходящее фасадом на набережную Невы, хранит лучшие традиции геологов и горных инженеров России. Не только замечательные специалисты привлекали сюда Ивана, но и сокровища, хранящиеся в великолепных залах музея и в библиотеке. Это был настоящий храм науки, и шутки студентов, казалось, только подчёркивали сосредоточенность мысли, которая ощущалась в атмосфере института.
Лето и осень 1933 года Иван проводил в Ленинграде за учёбой и обработкой собранных материалов, вынашивая мысль об организации экспедиции в Монголию — американцам (сотрудникам Американского музея естественной истории) в 1929 году удалось сделать замечательные находки, но они проскакали галопом по Европам, взяли лишь то, что лежит на поверхности. Вот бы поставить серьёзные исследования в пустыне Гоби!
Были планы более детально изучить «динозавровый горизонт», направить в район Урумчи Джунгарскую экспедицию. Но в центре внимания оказалась Волга.
В 1930—1931 годах Ленинградский центральный геологоразведочный институт (ныне — ВСЕГЕИ) вёл раскопки в Татарии, на правобережье Волги. Находки были такими интересными, что Палеонтологический институт не мог пройти мимо этих мест. Монголия оставалась мечтой, а постановка раскопок в междуречье Свияги и Волги стала насущной необходимостью.
Итак, на сезон 1934 года запланированы работы на Волге. Начинается подготовка, составлены сметы и список участников экспедиции. Но у геологов возникает предложение, от которого Ефремов не может отказаться: ему предлагают исследовать верховья Чары. Там тоже должен пройти один из участков будущей железной дороги, в одном из самых недоступных и малоисследованных мест Забайкалья. Но это-то и прекрасно! О Чаре Иван слышал от тунгусов Усть-Нюкжи: на топографической карте в этом месте находилось в буквальном смысле белое пятно, только несколько неуверенных линий обозначали направления рек и горные хребты. Естественно, что геологических исследований в месте, которое даже на карту толком не нанесено, ранее не проводилось. Неужели настоящий геолог откажется от возможности — в XX веке, когда, казалось бы, исследована каждая пядь земли, — стать первопроходцем!
Но палеонтологическая экспедиция тоже должна состояться.
Подготовка двух экспедиций одновременно требовала предельного внимания. Только благодаря опыту Иван справился с этой задачей.
Весной, когда сошёл снег и земля немного подсохла, отряд Волжско-Камской палеонтологической экспедиции выехал в междуречье Свияги и Волги. Добирались поездом до Казани, оттуда пароходом на противоположный, обрывистый берег, в городок Тетюши. (Впечатления от Волги отразились позже в первых главах романа «Лезвие бритвы».)
Любопытные ребятишки возникали и на обнажённых волжских откосах, и на склонах оврагов, которые обследовали палеонтологи.
— Откудова вы? Из самого Ленинграда? — удивлялись пронырливые мальчишки, взявшиеся показать приезжим Сёмин овраг. — А о прошлом годе сюда из Москвы приезжали, да, копали туточки. Тётенька такая сухая, всё под зонтиком сидела. У ей палка с железным концом, она палкой машет, показывает, куда кости складывать.
Иван сразу узнал в портрете Александру Паулиновну Гартман-Вейнберг.
В Сёмином овраге Ефремов обнаружил прошлогодний раскоп. Здесь можно было получить хорошие результаты, но стоило поискать другое место.
Иван хорошо знал нрав Александры Паулиновны и её неприязненное отношение к нему. Она, бесспорно, относилась к тем людям, которые обладают врождённой способностью к внушению. Даже слабую способность можно усилить различными приёмами — для подчинения себе других людей. Спустя более четверти века Ефремов напишет: «Я знал одну учёную женщину, заведовавшую лабораторией, привлекательную и развратную, которая умело использовала внушение для самых разных целей»4. Неприязнь к Ефремову порождалась его противостоянием воле бывшей начальницы.
У Ивана созрела идея. В 35 километрах к западу, недалеко от реки Свияги, находился тот самый Каменный овраг, где студент Носов нашёл в верхнепермских песках крупный скелет. Хрупкие кости рассыпались, однако местный краевед Князев успел его сфотографировать. Снимок был опубликован в журнале «Природа», и палеонтологи сделали вывод: скелет принадлежал хищному ящеру. Местонахождение получило название «Ишеевское». В 1930—1931 годах здесь вёл раскопки Ленинградский центральный геолого-разведочный институт, но значительных находок сделать не удалось.
С одной стороны от дороги стоял глухой, старый лес, с другой — невысокие голые холмы, изрезанные оврагами. Идёшь среди холмов — и видишь, как за поворотом торчит, будто из-под земли, блестящий железный гвоздь. Подходишь ближе, постепенно открывается взору небольшая татарская деревня. Гвоздь оказывается обитым жестью шпилем небольшой мечети с жёлтым полумесяцем на верхушке.
Итак, Каменный овраг. Заложив шурфы, Иван уточнил: костеносный слой находится под пятиметровой толщей с одним или двумя слоями плотного известняка.
Сухая Улёма, что вытекает из лога, недаром так названа: летом она совершенно пересыхает. В лесостепном Поволжье, которое несколько лет терзают засухи, вода не будет мешать исследователям.
Если раскапывать самый край оврага, это даст только разрушенные от воздействия атмосферы скелеты. Надо пробиться вглубь, туда, где скелеты лежат нетронутыми, попытаться вскрыть костеносные слои крупными площадками.
Иван, предвкушая крупные находки, решил нанять местных татар. Люди, ещё не оправившиеся от недавнего голода, измучившего всё Поволжье, согласны были работать за макароны. Раскопки велись кирками и лопатами. Сначала рабочие не вполне понимали, что от них требовалось, но постепенно дело наладилось.
Сняты известняки и мергеля, покрывающие красные рыхлые пески. В них обнаружены три скелета крупных пресмыкающихся — диноцефалов, черепа и множество отдельных костей пресмыкающихся и земноводных. Кости в рыхлых песках настолько хрупки, что на воздухе быстро разрушаются. Пески разбирали осторожно — большими ножами и шильями. Небольшие кости очищались, просушивались, пропитывались клеем и лаком. Глубокими траншеями со всех сторон обкапывали целые скелеты и крупные кости. Затем по контуру обделывался монолит. Чтобы песок не рассыпался, поверхность монолита пропитывалась клеем, после чего он заделывался в деревянный ящик, заливался гипсом и упаковывался. Вес ящиков доходил до двух тонн. Дальнейшая работа с ними велась уже в препараторской мастерской института.
Несмотря на то что кости залегали гнёздами, было добыто большое количество костей пресмыкающихся южноафриканского типа, и работа путём вскрытия больших площадок полностью себя оправдала. Но к этому выводу руководство института пришло уже после препарировки.
...По вечерам Иван, ненадолго уходя от суеты лагеря, гулял вдоль кромки прекрасной дубравы, недалеко от которой разбили палатки. Поле и дубрава были полны звуков и запахов. Вскрикивали птицы, устраиваясь на ночлег, пел соловей; по полю пробегал лёгкий прохладный ветерок, а из глубины нагретого за день леса веяло теплом. В траве, где светились белые цветы земляники, шелестело, попискивало и стрекотало. Всходила луна. Иван невольно вспоминал, как эта же самая луна в ледяном молчании поднималась над округлыми вершинами гольцов, а вокруг неё ярко сиял морозный нимб. Тайга казалась безжизненной, и только совы, облюбовавшие соседние лиственницы, смотрели на путешественников круглыми светящимися глазами.
Собравшиеся у костра пекли в золе картошку, пели, и звонкие молодые голоса словно открывали дверь в новую, чистую жизнь.
Вскоре из Ленинграда приехал Юрий Александрович Орлов. Оставив его на хозяйстве, Ефремов поспешил в Ленинград: его властно звала Сибирь, манила недоступная красавица Чара.
Ксения печалилась: муж опять оставлял её одну на несколько месяцев. Отвечая на упрёки, Иван вспоминал медведя, прикованного во дворе отцовского дома. Говорил: «Пойми, медведь не должен сидеть на цепи!» Ксения отступала, но горькое чувство сохранялось, пока его не развеивал ветер дальних дорог.
Примечания
1. Цитата из рассказа «Афанеор, дочь Ахархеллена».
2. Ольга Михайловна Мартынова, сотрудница ПИНа.
3. Исси И.В. О моём дяде, Алексее Петровиче Быстрове. — http://iae.newmail.ru/Bystrow/issi.htm
4. Цитата из романа «Лезвие бритвы».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
На правах рекламы:
• Купить шариковые ручки на масляной основе.
