А.И. Давыдов. «Мифологизация истории в фэнтези-саге Дж.Р. Мартина "Песнь льда и пламени" и романе И. Ефремова "Таис Афинская"»
Цикл романов Дж. Мартина «Песнь льда и пламени», ставший известным благодаря киносериалу «Игра престолов», в последнее время приобрел поистине культовый характер у российской молодежи, а следовательно, стал социокультурным явлением, превзойдя по популярности книги Дж. Толкиена и поставленные по ним фильмы. Однако в отличие от Дж. Толкиена, черпавшего вдохновение в кельтских и англосаксонских сказаниях, что совершенно естественно для фэнтези как жанра литературы, Дж. Мартин пытается опираться на реальную историю Британии и сопредельных стран в эпоху позднего Средневековья, т. е. с XIV по XVI в., облекая ее в фантастическую форму.
Жанр фэнтези дает значительный простор воображению писателя. Историческая канва расцвечивается фантастическими персонажами и событиями: великанами, драконами, магами, лютоволками, ледяной стеной и т. д. За всем этим прослеживается параллель с настоящей историей Британии: дети леса — пикты, андалы и ройнары — англосаксы и юты, железнорожденные — норманны (с типично скандинавскими именами: Кнут, Эрик, Торвальд и др.), Эйегон — «Завоеватель» (читай: Вильгельм, покоривший Британию), а его драконы — метафора драккаров викингов, Валирия — Рим. Узнать об этом можно только по аналогии, догадываясь по отдельным деталям: дороги, пересекающие Европу, вал Адриана — стена, отрезавшая римскую Британию от севера острова. За культом семи богов прячется христианская церковь с ее монахами и священниками. За вольными городами — итальянские города-республики: Венеция (Браавос), Генуя (Волантис), Флоренция, Милан, Падуя и др. За наемными отрядами — кондотьеры, за рабовладельческими городами — страны Леванта. В феодальных междоусобицах Вестероса прозрачно прочитывается война Алой и Белой розы, за Старками и Ланистерами — Йорки и Ланкастеры с перестановкой, за Баратеонами или Таргариенами — Плантагенета.
Читатель, не сведущий в средневековой истории, может и не увидеть этот исторический контекст. Однако, несмотря на достоверное описание феодального быта и нравов, эта история превращается Дж. Мартином в миф, за которым чувствуется ностальгия американского писателя по богатому историческому прошлому, которым обделена история современных США, не считая Войны за независимость, покорения Дикого Запада и Войны Севера и Юга, — кроме этого и вспомнить особо нечего. Писатель обращается к англосаксонским историческим корням и истории Европы и Британии, насыщенной событиями, тем самым компенсируя эту ностальгию по истории. Средневековье предстает не «темными веками», полными жестокости, фанатизма и прикрытого религиозным ханжеством насилия, как, например, у братьев Стругацких в «Трудно быть богом», а героическим и романтическим временем, воспетым рыцарскими балладами и легендами. Сказывается характерная не только для Голливуда тенденция к романтизации, а следовательно и к оправданию агрессии и войн. Аналогично обошелся с историей другой американский писатель-фантаст Г. Гаррисон в цикле «Молот и крест», в котором история эпохи викингов не только выворачивается наизнанку, но и всячески романтизируется.
Американцам, по-видимому, хочется предстать наследниками не только имперского Рима (о чем свидетельствует огромное количество фильмов «фабрики грез»), но и пиратов-мореплавателей, викингов-скандинавов. Об этом также говорит обилие фильмов, вполне фантастических, хотя и использующих часто реальные исторические сюжеты. Не хочется вспоминать об испанских конкистадорах, уничтоживших древние цивилизации Америки, зато Дрейк, Флинт и Морган — корсары, грабившие испанцев, — оказываются героями. Так постепенно американцам внушается миф о великом прошлом, об избранности Богом. Невольно вспоминается арийский миф гитлеровской Германии, в котором фигурировало героическое прошлое древних германцев. Только вместо подлинной истории получается сплошное фэнтези. Не стоит удивляться после этого, что в трудах профессиональных англо-американских историков решающую роль во Второй мировой войне играют США и Великобритания. Для наших молодых людей все это остается за кадром. Они смотрят красивые сказки и верят в них.
Мы далеки от мысли, что Дж. Мартин осознанно и намеренно исказил историю, подменяя ее мифом. Как и любой писатель (а в особенности работающий в жанре фантастики), он имел право на вольную трактовку фактов. Тем не менее широкая публика судит об истории не по достоверным, но скучным монографиям, а по мифам в красивой упаковке. Возможно, кто-то из читателей заинтересуется, обратит внимание на подлинный исторический подтекст романов Дж. Мартина и хотя бы для себя восстановит истину.
С точки зрения психоанализа личностная и коллективная мифология всегда имеет подтекст, бессознательную подоплеку мифотворчества (подробнее об этом см. в [1]). В частности, бессознательные основания обращения к мифологии исследуются в аналитической психологии К.Г. Юнга на основе его метода амплификации (т. е. расширения сознания) [2]. Мифы имеют огромную силу, поскольку воздействуют на тех, кто их воспринимает на архетипическом, бессознательном уровне. И именно они часто определяют ментальность поколений. Для этого не обязательно использовать официальную идеологию, достаточно сказки. А миф об избранном народе, расе или классе — один из самых сильных, как и мифы о герое [3].
Можно много писать о том, как в «Игре престолов» всплывают отголоски мифа об избранности. Дейенерис Таргариен, часто выступающая как настоящая феминистка и аболиционистка, освобождает женщин и рабов, в то время как Станнис Баратеон и Джон Сноу — «одичалых», «вольный народ» (читай: шотландских горцев, негров или индейцев). А если горят костры, то это происки «красных жрецов» (в культе которых можно усмотреть аналогию с зороастрийским иранским культом огнепоклонников). Если творятся жестокости, то это дело рук отдельных садистов Болтонов, которых непременно карают. Добро в американском его понимании, с могучими кулаками, обязательно побеждает зло.
Когда подлинные гуманисты, например, А. и Б. Стругацкие пишут о Средневековье в виде фантастической метафоры, они пытаются предупредить о его возможном воссоздании в виде фашизма или религиозного мракобесия, а не эстетизируют это жуткое время — время инквизиции, опустошительных войн, чумы и торжества права сильного. Дж. Мартин тоже пишет об этом, и порой достаточно реалистично, но это не роман-предупреждение (в стиле О. Хаксли и Дж. Оруэлла), а сага о героях. Конечно в Средние века был и рыцарский кодекс чести, и величавость готики, но для избранных, а вот чума — для всех. И никакие ученые-мейстеры не могли от нее избавить. Хотя симпатии Дж. Мартина, верящего в торжество науки, безусловно, на их стороне, а не на стороне фанатиков-клерикалов, вроде «воробьев» (читай: нищенствующих монахов-доминиканцев). Он опять же как истинный американец верит в конечное торжество науки и технического прогресса. Но сила на стороне драконов. А романы буквально перенасыщены любимыми голливудскими темами: агрессией, сексом и ницшеанской «волей к власти». В подлинной Войне роз победили не герои, а те, кто руководствовался ницшеанскими принципами без всякого кодекса чести — Тюдоры (в романах на них похож лорд П. Бэйлиш — воплощение коварства и вероломства). В итоге английское дворянство было почти полностью уничтожено, и наступило торжество денежных мешков — нового класса буржуа.
Хотя Голливуд с его хроническим мифотворчеством — это отдельная тема, популярность произведений Дж. Мартина, одного из множества современных американских писателей-фантастов, в нашей стране с ее богатейшей историей — феномен, заслуживающий внимания. На взгляд автора статьи, он объясняется не только несомненным талантом Дж. Мартина и создателей киносериала «Игра престолов», но и более глубинными причинами. Согласно теории психоанализа от З. Фрейда и К.Г. Юнга до О. Ранка, К. Абрахама и Э. Фромма [4] потребность в мифах возникает в социуме в эпохи, когда люди не могут ассимилировать противоречия реальности. Это, по выражению Дж. Хиллмана, «исцеляющий вымысел». «Зрелая культура изгоняет мифы в область детских сказок и сказок для взрослых — фантастику, сатиру, утопии. В таком виде они вновь возвращаются в культуру» [5].
Когда в обществе утверждается творческая и социальная невостребованность, пессимизм и усталость, господствует засилье бюрократии, «принцип реальности» сменяется «принципом удовольствия», начинается регрессия к архаике и возникает тяга к коллективным сновидениям — мифам. В советскую эпоху, когда сказку пытались сделать былью и превалировали технократические утопии, был спрос на научную фантастику: произведения А. Кларка, Р. Бредбери, А. Азимова. Сейчас спрос на «сказочников»: Дж. Толкиена, Дж. Роулинг, Дж. Мартина. По экранам шествуют «Властелин колец», «Гарри Поттер» и «Игра престолов».
Другой пример, хотя, скорее, не создания, а воссоздания мифа, — книга советского писателя И. Ефремова (также больше известного как фантаст) «Таис Афинская». Это исторический роман о времени походов Александра Македонского с претензией на полную достоверность. Почти все имена в нем подлинные, и фактическая канва соблюдена. В то же время описание начала эллинистической эпохи Античности подчинено философским взглядам И. Ефремова на эллинизм как на период расцвета человеческой цивилизации, период высочайшего подъема цивилизации, противостоящей варварству.
И это было бы так, если бы гуманист И. Ефремов писал об «осевом времени» в духе К. Ясперса [6]. Это верно относительно греческого искусства, философии и возникающей в это время науки. Однако И. Ефремов пишет о завоевательных походах, героизируя греко-македонских воинов, мало считавшихся с чужими культурами и традициями. Синтез Востока и эллинского Запада произойдет, но гораздо позже, после длительных кровопролитных войн, в ходе которых уничтожались города и народы.
Характерно, что гетера Таис, главная героиня романа, сожгла одно из чудес света — дворец в Персеполе [7]. В книге возрождается возникший еще в древности миф об Александре (на Востоке называемом Искандером Двурогим) как о доблестном и благородном герое «без страха и упрека». Миф этот отчасти создавался самим Александром, мнившим себя сыном Зевса, т. е. претендовавшим на божественное происхождение вполне в духе царей-деспотов Востока. У И. Ефремова Александр (завоеватель, стремящийся к мировому господству в тогдашнем представлении и неограниченной власти) — безусловный герой. Таковы же и окружающие его соратники — полководцы Птолемей, Селевк, Неарх, Антигон [8], которые в действительности сразу после смерти царя развернули жесточайшую борьбу за лидерство и покоренные земли в духе «Игры престолов» — войны диадохов и эпигонов и разорвали непрочную империю завоевателя на враждующие части, которые в итоге достались Риму.
У И. Ефремова они также героизируются, что естественно для давней исторической традиции, прославляющей завоевателей. Но И. Ефремов — претендующий на известность именно как философ-гуманист, чьи идеалы — красота и человеколюбие. Достаточно прочитать другой его роман «Лезвие бритвы», ставший программным манифестом его мыслей. Неудивительно, что на постсоветском пространстве героизируются другие кровавые завоеватели (Тимур Тамерлан, Чингисхан), их памятники сейчас стоят на площадях Узбекистана и Монголии. В советские времена устойчиво бытовал миф о великом полководце и правителе И.В. Сталине, отголоски которого звучат до сих пор. Миф о герое — один из самых распространенных и устойчивых. Но этот герой не просветитель, поэт или ученый, а тиран и создатель империи.
Откровенно мистифицируется в романе И. Ефремова образ главной героини, которая предстает чуть ли не первой феминисткой, борющейся за свободу и права женщин, задавленных рабством и патриархальным гнетом. Мифы советского времени переносятся в совершенно другую эпоху. Не избежали этого переноса и братья Стругацкие, развивающие в ряде романов идею прогрессорства (например, в недавно экранизированном романе «Обитаемый остров») — легенду о людях, несущих в иные миры добро и справедливость и ради их внедрения на чужой почве готовые на любое насилие. И здесь англо-американская мифология утверждения демократии среди отсталых дикарей («бремя белого человека» у Р. Киплинга) начинает поразительным образом совпадать с советской идеей утверждения социализма на любой почве и любыми средствами. И опять за образом прогрессора возникает архетипически мощный образ героя. И мессианский миф строителей государства «американской мечты» своей архетипической составляющей сливается с мифологией строителей коммунизма [1, с. 36].
Литература
1. Давыдов А.И. Психоанализ как методология исследования российской культуры. Новосибирск: Изд-во СГУПСа, 2013. 195 с.
2. Сэмьюэлз Э. Словарь аналитической психологии К.Г. Юнга. СПб.: Азбука-классика, 2009. 286 с.
3. Ранк О. Миф о рождении героя // Между Эдипом и Озирисом: становление психоаналитической концепции мифа. М.: Совершенство, 1998. С. 123—206.
4. Абрахам К. Сновидение и миф // Между Эдипом и Озирисом: становление психоаналитической концепции мифа. М.: Совершенство, 1998. С. 65—122.
5. Хиллман Дж. Исцеляющий вымысел. СПб.: БСК, 1997. 181 с.
6. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Политическая литература, 1990. 527 с.
7. Ефремов И.А. Таис Афинская. М.: Молодая гвардия, 1989. 458 с.
8. Гафуров Б.Г., Цибукидис Д.И. Александр Македонский и Восток. М.: Наука, 1980. 454 с.
