К.К. Платонов. «Сквозь призму фантастики...»
«Комсомольская правда». 20.02.1965. — № 42 (12201). — С. 4.
Выпущенный недавно издательством «Молодая гвардия» роман И.А. Ефремова «Лезвие бритвы», естественно, привлек к себе внимание читателей. Обращаясь в редакцию, многие спрашивают, в каком соответствии с наукой находятся те или иные идеи, выдвинутые в романе, и как они ею решаются. Ответить на этот вопрос мы попросили профессора К.К. Платонова.
В первой фразе книги «Лезвие бритвы» Иван Ефремов называет свои роман экспериментальным. И это верно не только потому, что в нем сделана попытка ввести проблемы современной философии в роман приключений. Эксперимент поистине рискованный, и пусть литературоведы судят о том, насколько он удался писателю.
Я же как психолог хочу остановиться на второй экспериментальной стороне романа — на попытке показать средствами научной фантастики необходимость более смелого и более разностороннего изучения человеческой психики.
И. Ефремов описывает в романе наших современников, а не гипотетических людей будущего. Но силой научной фантазии он раскрывает в них черты будущего человека, отталкиваясь и от того, что психологии уже известно, и от того, что ей еще неизвестно. Оба плана романа, и философский и приключенческий, опираясь друг на друга, подчинены главной цели.
Автор и его герой Гирин страстно борются с догматизмом тех чиновников от науки, которые тормозят изучение человеческой психики. Правы ли они оба или это борьба с ветряными мельницами?
Злоключения психологической науки начались у нас в 1936 году, когда в панике, не разобравшись, заодно с педологией, мешавшей развитию педагогической науки, были ликвидированы психологические лаборатории на заводах и на транспорте. Нет их там и поныне! Достаточно сказать, что в системе Гражданского воздушного флота до сих пор нет ни одной (повторяю — ни одной!) психологической лаборатории.
А ликвидация в психиатрических клиниках психологических лабораторий после «павловской сессии двух академий» в 1950 году? Ведь от этого удара медицинская психология тоже до сих пор еще не совсем оправилась, и Академия медицинских наук все еще не имеет не только института, но и лаборатории медицинской психологии.
Нет! Не с ветряными мельницами боролся Иван Гирин и борется Иван Ефремов!
Роман содержат три фантастических допущения. Насколько эти допущения вероятны? Нет ли в них принципиальных противоречий с современной наукой?
Наиболее фантастичной является история с черной короной, надев которую Леа потеряла память. Это «1-е допущение» обыграно автором и в эпизоде с серыми камнями, найденными геологом Иверневым. Но ничего нелепого или невозможного здесь нет.
Психофармакология уже сейчас позволяет «приемом таблетки» снимать страх или вызывать гнев. А ведь эта наука делает только первые свои шаги. Где ее пределы — этого никто не знает. В лаборатории нейрофизиологии П.К. Анохина можно видеть крыс с электродами, вживленными в подкорку мозга, переживающих свое, крысиное счастье, когда в мозг дается импульс тока. А потеря памяти, подобная описанной у Леа, хорошо известна психиатрии под названием ретроградной амнезии.
Я думаю, что влияние черной короны именно на память придумано автором правильно. Психо-физиологические механизмы памяти еще очень мало изучены. А ведь именно память, обеспечивая преемственность сознания, дает возможность человеку осознать свое «я».
Наиболее смелым и интересным является «2-е допущение» — о возможности генетической памяти. На этом допущении построена одна из самостоятельных сюжетных линий книги — история болезни старого охотника-сибиряка Селезнева.
В научно-фантастической литературе идея «прапамяти» не нова. Джек Лондон, например, посвятил ей повесть «До Адама» и роман «Смирительная рубашка». Но подобные сюжеты раньше всегда перекликались с религиозной верой в переселение душ (метемпсихоз). Известны в психиатрии и явления под названием «дежа-вю», что по-французски значит «уже видел». У человека возникает отчетливая уверенность, что «все это уже когда-то было». Это симптом переутомления, а иногда и заболевания.
В отличие от других писателей-фантастов, И. Ефремов трактует эти явления материалистически, связывая с возможностью наследственной памяти. Сейчас перед генетикой открыта широкая дорога, и, очевидно, в области наследования психических качеств можно ждать интересных открытий. Память, как и вся психика, есть функция мозга. Если мозговые макроструктуры наследуются, то кто станет утверждать, что не могут наследоваться иногда и какие-то микроструктуры? Не правильнее ли сказать в этом случае, как и в ряде других: «Еще не знаем, но когда-нибудь узнаем!», чем с упорством чеховского невежды Семи-Булатова твердить: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!»
Третьим фантастическим допущением в книге является признание некой «нервной силы», которой из всех героев обладают только положительный — Гирин и отрицательный — Дерагази.
Это допущение я считаю досадной ошибкой автора, вредящей замыслу книги, не соответствующей ее духу и содержанию. Ведь все содержание книги протестует против идеи исключительности Гирина. Кроме того, самые смелые научные гипотезы, включая сюда даже телепатию, не допускают подобных «телеволевых поединков». Вряд ли стоит представлять себе людей будущего в «мыслезащитных шлемах», которыми они должны отгородиться друг от друга. И, наконец (это главное), слишком уж часто эта «психическая сила одиночек» бралась на вооружение мистическими и бульварными книгами, чтобы включать ее в бесспорно прогрессивный, материалистический философский роман.
Говоря «за что бороться», автор широко использует прием показа «против чего бороться». Думаю, что именно этого не понял А. Лебедев, автор рецензии в «Новом мире» на первый журнальный вариант романа.
Психологической ошибкой при оценке книги «Лезвие бритвы» является попытка оторвать приключенческую фабулу от научно-философского содержания романа. Не надо так читать эту книгу!
