В.П. Буря. «Таинственный край амнунначи» (дальневосточные мотивы в литературном творчестве И.А. Ефремова)
Матрос с кавасаки
На Дальнем Востоке и в Восточной Сибири известный учёный-палеонтолог, писатель-фантаст Иван Антонович Ефремов (1907—1972) пробыл в общей сложности чуть больше года. Было это в разные периоды его жизни, но эти дни он уже не мог забыть никогда.
И.А. Ефремов родился 22 апреля 1907 года в деревне Вырица под Петербургом в семье купца. Его отец, выходец из заволжских крестьян-староверов, после солдатской службы в лейб-гвардии Семёновском полку занимался лесоторговлей. Женился на дочери крестьянина-старожила Варваре Александровне. Вскоре в семье появились трое детей — все погодки, самый младший из них — Иван.
В 1917 году родители развелись, мать переехала в Херсон, оставив детей на попечение родственников. Но вскоре заботу о детях Ефремовых пришлось взять на себя отделу народного образования. Иван стал воспитанником автомобильной роты 6-й армии, с которой совершил поход через Перекоп. Когда интервенты бомбили Очаков, Ивана контузило. Лёгкое заикание после этой контузии осталось на всю жизнь. В 1921 году, узнав, что отец забрал детей и переехал в Петроград, Иван отправляется туда же. Он поступает в школу второй ступени с твёрдым желанием наверстать упущенное за время Гражданской войны. чтобы иметь средства на пропитание, работал грузчиком, затем подручным шофёра и шофёром в ночную смену.
В 1923 году он сдал экзамены на штурмана каботажного плавания при Петроградских мореходных классах. Но в Петрограде в то время не было годных для вождения судов, а молодому курсанту для получения свидетельства судоводителя необходим был стаж. По словам самого Ефремова, он послушался совета «старых морских волков» и поехал набираться опыта во Владивосток. В 1924 году Ефремов устраивается старшим матросом на кавасаки — парусно-моторное судно «Третий Интернационал» Камчатского акционерного общества. Нам ещё предстоит вспомнить это название, когда мы будем говорить о первых морских рассказах И.А. Ефремова. Маленький кавасаки «Третий Интернационал», тесный, насквозь пропитанный рыбацким потом, рыбьим жиром, теряясь в волнах Охотского и японских морей, возил соль на рыболовецкие промыслы, транспортировал рыбные уловы от Сахалина до Хоккайдо, затем обратно к берегам Охотского моря — в далёкий Аян. Осенью этого же, 1924-го, года Иван Ефремов берёт расчёт и возвращается в Ленинград.
Много позже, в 1957 году, в одном из писем своим многочисленным читателям Иван Антонович расскажет:
«...Когда-нибудь я напишу о своих первых плаваниях на Тихом океане. О том, как восемнадцатилетний матрос, попавший в одну компанию со всякой шпаной, сумел отстоять своё достоинство благодаря врождённой силе и боксёрскому умению; как за краткое время стоянок в Японии увидел нечто, гораздо интереснее, чем портовые кабаки...»
Вернувшись в Ленинград, Иван Антонович поступил на биологическое отделение Ленинградского университета сначала вольнослушателем, затем студентом. Осенью 1925 года работал препаратором в Геологическом музее. С 1926 года начинается экспедиционная жизнь Ефремова. Работа в экспедициях, научные занятия в музее вынудили Ефремова оставить университет на третьем курсе. «Мне посчастливилось быть в рядах тех геологов, — вспоминал Иван Антонович, — которые открыли пути ко многим важным месторождениям полезных ископаемых. Эта трудная работа так увлекла нас, что мы забывали всё. Забыл и я о своём учении».
Забегая вперёд, отметим: диплом с отличием об окончании Ленинградского горного института экстерном он получит только в 1937 году, уже после присуждения ему в 1935 году учёной степени кандидата биологических наук по разделу «Палеонтология», причём без защиты — по совокупности работ. В 1937 году ему было присвоено звание горного инженера.
На лошадях по Карла Маркса
Второй раз судьба забросила Ивана Ефремова на Дальний Восток в 1931 году. Планы первых пятилеток по индустриализации страны, призывы к инженерно-техническим работникам включиться в поиск и освоение сырьевых баз страны не оставили равнодушным энергичного и жаждущего знаний двадцатичетырёхлетнего юношу Ивана Ефремова. В 1931 году в Москве работала чрезвычайная сессия Академии наук. Её работу открыл доклад академика Н. Бухарина «Наука СССР на перевале всемирной истории», а от Совета по изучению производительных сил выступил его председатель академик И.М. Губкин. Свой доклад он закончил призывом немедленно ликвидировать прорыв на фронте изучения наших естественных ресурсов. Первые полосы газет запестрели лозунгами: «зажжём в тайге маяки индустрии!», «Не оставим «белых пятен» на карте Родины!», «Дальний Восток станет валютным цехом страны!». Ефремова захватывает размах первооткрывательства, притягивают малоисследованные регионы страны.
Край, которому уготовлена роль валютного цеха страны, тоже предпринимает шаги по изучению естественных ресурсов. Об этом свидетельствуют публикации на пожелтевших ныне страницах «Тихоокеанской звезды». На протяжении зимы 1931 года в колонке «Столичные вести» регулярно сообщалось о скором прибытии в Хабаровск трёх экспедиций для общего геологического исследования. Для организации этих экспедиций Дальневосточным краевым исполкомом выделен стотысячный аванс. Всего же на лето 1931 года краевая власть планировала более 80 местных геологических отрядов. Такое обилие экспедиций, при отсутствии научной базы, не могло не вызвать организационных трудностей. Маршруты и задания часто менялись. Не избежали этой участи экспедиции, прибывшие как тогда писали, в Хабаровск «из центра». Ещё одной характерной особенностью геологических разведок месторождений на Дальнем Востоке было то, что велись они по случайным заявкам первооткрывателей, комплексного изучения сырьевых и энергетических ресурсов развивающихся территорий не было.
В планы экспедиций, отправленных Академией в Дальневосточный край, были включены неизученные районы верховьев рек уды, Селемджи и Буреи. Особое значение придавалось общему геологическому исследованию и поиску месторождений. Включён и транспортный вопрос, так проектировалась новая железная дорога Бочкарёво — Николаевск-на-Амуре. В справке Совета по изучению производительных сил (СОПС) Союза ССР при Академии наук, выданной Ефремову Ивану Антоновичу, указано, что он является начальником отряда Иманской экспедиции и командируется на Дальний Восток на период с 28 мая по 31 октября 1931 года.
В Хабаровске Ефремов узнаёт о том, что в этот район уже сформирована экспедиция из местных геологов и ранее работавших на Имане. Это обстоятельство вынуждает Ивана Антоновича задержаться в Хабаровске для выбора и подготовки нового маршрута. На время вынужденной задержки прибывших разместили в общежитии научных работников, в так называемой «бывшей пятой гостинице Хабаровска» (ныне здание по ул. Гоголя, где располагается детская музыкальная школа). Бытовые условия в этом общежитии были отвратительны, о чём писала в тот год краевая газета. Отметим такой факт. В самом начале 30-х годов в городе Хабаровске с населением почти в 45 тысяч человек было всего пять коммунальных и две частные гостиницы. А командировочных постоянно прибывало, не даром родилась о городе поговорка: «Три горы, две дыры и сорок тысяч портфелей».
Организуя экспедицию с новыми задачами и в совершенно другой район края, И.А. Ефремов знакомится с Евгением Владимировичем Павловским — учеником В.А. Обручева, окончившим Московскую горную академию, который к тому времени уже десяток лет провёл в экспедициях — исследовал Подкаменную Тунгуску, геологическое строение Прибайкалья, высокогорные районы Олёкмо-Витимской области. После того как Павловский блестяще провёл чарскую экспедицию, Обручев рекомендовал его в Приамурье — исследовать озёрный район.
Собирая справки, запасаясь провизией, подыскивая специалистов в свои отряды, Ефремов и Павловский передвигались по городу на маленьких диких лошадях, привезённых Павловским из Бурятии. забегая вперёд, отмечу: эти лошади, к сожалению, не выдержали суровых условий экспедиции. Спустя тридцать лет Иван Антонович Ефремов вложит в уста героя романа «Лезвие бритвы» горькие, но правдивые слова:
«Одному богу, да разве ещё чёрту, известно, сколько томительных часов и дней я провалялся на почтовых и железнодорожных станциях, пристанях, аэродромах! Сколько убеждений, угроз, мольбы, чтобы своевременно отправить свою экспедицию, отослать груз, вывезти людей».
Наконец, организационные трудности позади. Дальневосточный краевой исполнительный комитет 22 июня 1931 года вручает И.А. Ефремову удостоверение за подписью председателя Далькрайисполкома Асаткина, где указывается, что он во главе одного из отрядов командируется в Эворон-Лимурийский район «для производства геологических работ». В связи с вынужденной задержкой увеличен и срок командировки — до 15 ноября.
Из Хабаровска отряды Ефремова и Павловского спустились на ведомственном катере геологов по Амуру до села Пермское (строительство города Комсомольска-на-Амуре на месте Пермского начнётся лишь через год). Так, со значительным опозданием, начался полевой сезон. В состав отряда Ефремова вошли старший коллектор Н.И. Ульянов, топограф И.П. Шилов, привлекались к работе в качестве проводников местные жители — нанайцы из Кондона и других стойбищ с берегов реки Горин (Горюн).
От села Пермского отряд Ефремова прошёл верх по Горину до реки Девятка (на картах тех лет река именовалась Хуин, либо Куин), произвёл топографическую съёмку вокруг озера Эворон, с заходом в низовья реки Эвур, вновь спустился по Горину к Амуру и далее от СреднеТамбовского до селения Киселёво, потом по вьючной тропе поднялся до прииска Спорного на реке Лимури, далее вверх до верховьев реки Боктор и вновь к Горину до Кондона. По печатям на командировочном удостоверении (копия хранится в личном архиве автора) можно проследить не только путь отряда Ефремова, но и даты посещения населённых пунктов Нижнего Амура: Горюнский сельсовет сделал отметку о прибытии 30 июля, об убытии — 16 августа 1931 года, в стойбище Карги отряд прибыл 28 августа, в Нижне-Тамбовское — 15 октября 1931 года.
Скитания по «левому борту халата»
Неужели, думалось мне, эти пять с лишним месяцев, проведённые на дальневосточной земле, никак не отразились в художественных произведениях Ефремова? Ещё раз внимательно перечитывая написанное Ефремовым, натыкаюсь в рассказе «Алмазная труба» на знакомое географическое название — Хорпичекан. Но ведь сам Ефремов чуть ли не в первом абзаце этого рассказа указывает читателю место действия — область между Енисеем и Леной, Эвенкия, Средне-Сибирское плоскогорье... На картах нашего края можно найти несколько созвучных названий Харпичекану: кроме реки Харпи, впадающей в озеро Болонь, есть река Харпин и железнодорожная станция Харпичан. Такие названия встречаются только на левом берегу Амура. На правобережье их нет. В переводе с нанайского слово харпи означает «левый борт халата».
Из письма И.А. Ефремова Г.Г. Ходжеру. Октябрь 1969 года.
«...Котловина Хорпи (так она записана в моих дневниках, но Вы пишите Харпи. Наверное, так правильнее) мне знакома. В 1931 году я поднимался вверх по р. Хорпи на оморочках (мои горинско-эворонские улимагды были слишком тяжелы), но река оказалась страшно извилистой, а местность кругом не слишком интересной для геолога — сплошная ровная болотистая котловина. Поэтому я, пройдя километров двадцать за урочище Гиляхальжиктани, спустился назад на Горин, а затем зашёл с севера с Эвура на его приток Хорпичекан, а оттуда — на вершину р. Хорпи, где нашлись интересные геологические штуки. Таким образом, местность эта мне в какой-то степени известна. Не знаю, где точно стоит сейчас Солнечное (так в письме. — В.П.), но думаю, что в самой котловине Хорпи мало что изменилось с 1931 года». Стоп! А ну-ка, ещё раз откроем рассказ «Алмазная труба». Вот это место:
«— Далеко ли до Хорпичекана? — задал Чурилин проводнику обязательный вечерний вопрос. Холодная ночь заставляла всех придвигаться поближе к костру, разложенному на небольшой сухой релке.
— Не знаю, наша тут не ходи, — ответил проводник, — я думай, его шибко далеко нету.
Чурилин с Султановым переглянулись.
— Двадцать дней уже крутимся вокруг Амнунначи, — тихо сказал Султанов.
— Собственно, Хорпичекан — последняя речка.
— Да, — согласился Чурилин, — больше нет никакой зацепки. Всё Амнунначи — сплошная болотина, низкое, ровное плоскогорье. Если Хорпичекан ничего не покажет, придётся поворачивать ни с чем. И так без лошадей можем остаться, зимы хватим...
Мы пойдём в вершину Хорпичекана, в центр Амнунначи. У меня какое-то предчувствие. Здесь что-то есть, или вся наша затея — погоня за несбыточным... Давайте завьючимся, не теряя времени...»
Герои рассказа, завершая исследования, задерживаются в тайге до наступления холодов. А затем, торопясь на последний уходящий в город пароход, вынуждены двигаться напрямую через горы. запасы продуктов на исходе, выпавший снег замедляет движение...
«В ночь, когда мы стояли перед перевалом, пошёл крупный, сначала мокрый, потом сухой снег, не прерывавшийся в течение двух суток. Резко ухудшилась дорога и пропали корма. Одна за другой падали и гибли лошади... Выжили только те лошади, которые ели болтушку из муки, лепёшки, сухари и т. п. К сожалению, многие кони (монгольской породы), даже в отчаянно голодном состоянии не дотрагивались до такой пищи... В это же самое время интенсивного снегопада пробивался через мари Бокторской низменности отряд И.А. Ефремова, доканчивавший свой маршрут и шедший с верховьев Лимури к низовью Горина», — пишет Е.В. Павловский в материалах сборника «Экспедиции Всесоюзной академии наук 1931 год». Не правда ли, как похоже на описанное в рассказе Ефремова. Так что же в этом рассказе от Дальнего Востока?
Опять поиски. Перебираю публикации, пишу письма с вопросами вдове писателя Таисии Иосифовне, ученику и другу Петру Константиновичу Чудинову, члену комиссии по творческому наследию И.А. Ефремова Евгению Трофименко и многим другим. Узнаю и том, что не я первый веду поиски дальневосточной темы в творчестве писателя и учёного. И вот, наконец, нахожу ответ на свои вопросы. Оказывается, Ефремов умышленно совместил в рассказе свои научные предвидения о том, что в Якутии должны быть найдены алмазы, и собственно опасные приключения героев в тайге. В одном из многочисленных интервью о своей писательской «кухне» он говорил про рассказ «Алмазная труба», что место действия одно, а описанные события произошли «в другом месте и в другое время». Теперь мы знаем и место, и время. Амнунначи — Амуро-Амгуньское междуречье, время действия — 1931 год.
Научные предвидения в рассказе сбылись через десять лет (серия рассказов под общим названием «Семь румбов» написана в 19421946 годах). Известна история, похожая на легенду о том, как в 1954 году Л.А. Попугаева, обнаружившая первую в Советском Союзе кимберлитовую трубку, везя найденные в Якутии алмазы в хранилище Госбанка, заехала специально к И.А. Ефремову, чтобы показать их ему. По её словам, уверенность в поисках ей придавал рассказ «Алмазная труба», а сборник рассказов Ефремова всегда был в рюкзаке. Не сбылось другое...
Как Ефремов стал нанайцем
А теперь дочитаем письмо Ефремова Ходжеру:
«Лучший мой проводник был Вашим тёзкой из рода Самар — Григорий. Ему я многим обязан, даже собственной шкурой, так как нас преследовали беды с Лимурийского маршрута, из которого мы выходили с ним вдвоём пешком по Боктору, в октябре, без крошки еды, семь суток...
Когда-нибудь, если позволит оставшееся время и плохое здоровье, я напишу об этом, а если не удастся, то Григорий Самар навсегда останется дорогим мне, жаль, если не моим читателем...»
Письмо датировано 1969 годом. Через три года И.А. Ефремова не стало.
Ещё раз вернёмся к «Геологическому очерку западной половины озёрного района Приамурья», отчёту об экспедиции 1931 года, написанному Павловским и Ефремовым. Эта небольшая книжка издана АН СССР в 1933 году. Среди помещённых в ней фотографий, выполненных Ефремовым и иллюстрирующих научное содержание, есть снимок, мы бы сказали — совершенно не по теме. Под ним подпись: «Гольды рода Самар в посёлке Кондон». Этот снимок породил ещё одно направление поисков. Кто эти люди? Есть ли среди них Григорий Самар?
чтобы не утомлять читателя довольно долгой историей поисков проводника Ефремова, расскажу лишь о результате. Жизнь Григория Иннокентьевича Самара (по крещению носившего фамилию Духовской), одного из проводников отряда И.А. Ефремова, того, кому учёный «обязан жизнью», сложилась трагически. Несчастье случилось в сентябре 1942 года. шла война, из стойбища Кондон почти все мужчины ушли на фронт. По состоянию здоровья Григория на фронт не взяли, да и ростом он не вышел. Он устроился работать почтальоном на линии Старт — Кондон. В этих местах располагались лагерные пункты строительства БАМ. Начальник Кондонской почты в то далёкое время Валентина Самар вспоминала:
«Григорий понёс корреспонденцию из Кондона в посёлок Старт и пропал. Неделю нет, другую... Лишь в конце сентября по телефону из посёлка Хурмули сообщили, что в канаве у обочины дороги в листве найдено тело убитого нанайца. Нужно было кому-нибудь приехать на опознание. Мы сразу же подумали, что это наш Григорий. Поехали вдвоём — я и жена Григория. Она уже носила ребёнка... Всю дорогу молча плакали. Были уверены — убит Григорий. Так оно и вышло. Кто убил, за что? Нам ни тогда, ни позже никто ничего не говорил. Если бы из-за денег, так их у него было пятнадцать рублей, одежду не тронули, да и что у него за одежда была... Похоронили его там же, в Хурмулях, на кладбище лазарета Восточного отделения Нижне-Амурского БАМлага».
Не смог стать Григорий Иннокентьевич читателем Ефремова, не дожил. зато им стал его сын Климентий Григорьевич, а теперь уже и внук, названный в честь деда Григорием.
И ещё снимок «гольдов из Кондона» помог мне познакомиться с нанайским писателем, автором нескольких книг о своём народе Ермишом Владимировичем Самаром. Когда я показал ему фотографию из «Очерка...», он буквально накинулся на меня: «Где взял? Как попала к тебе фотография?» Я, в свою очередь, полюбопытствовал: «А что в ней необычного?» «Как же, ведь это мои родители, а вот этот пацан — я сам. В нашей семье никто никогда не видел такой фотографии! Откуда она у тебя?»
Так я узнал, что на снимке, сделанном Иваном Антоновичем Ефремовым в Кондоне в 1931 году, изображены: Самар Урэктэ Игнатьевна, Самар Олони (по-русски Владимир) Иннокентьевич, Самар Наталья Алексеевна и Самар Ермиш Владимирович. А ещё я узнал о том, как поднимали на ноги изголодавшегося лоча (русского) нанайские женщины. Как он, огромный, лежал на тёплых канах, занимая собою всё пространство небольшого помещения. Как отпаивали его небольшими дозами рисового отвара, постепенно выводя из голода. Как потом, поднявшись на ноги, но ещё слабый, выходил он на улицу, садился на брёвнах и смотрел на играющего во дворе пятилетнего Ермиша. Однажды, подозвав к себе, протянул ему в подарок листки из блокнота и карандаш. «Такой «необычный», — назвал его Ермиш Владимирович, рассказывая мне эту историю, — с одной стороны красный, а с другой — синий.»
Теперь, я думаю, понятно, почему в одном из писем Ходжеру Ефремов назвал себя «бывшим нанайцем».
Третий раз далеко за Уралом И.А. Ефремов оказался в 1933 году. Тогда он занимался исследованием трассы будущего БАМа. Но это уже другая история.
На правах рекламы:
• Линия производства мягкого мороженого бизнес на мягком мороженом.
