М.А. Шишкин. «Вьюшков Борис Павлович»
«Московские герпетологи». (Ред. О.Л. Россолимо, Е.А. Дунаев) М.: Изд-во КМК. 2003.
Среди учеников знаменитого палеонтолога И.А. Ефремова Борис Павлович Вьюшков занимает особое место. Его можно с основанием назвать прямым продолжением своего учителя в главном деле его научной жизни — воссоздании истории наземных позвоночных конца палеозоя — раннего мезозоя, запечатленной в древних осадочных толщах СССР.
Помимо изучения собственно ископаемых объектов, эта задача всегда включала, как и теперь, организацию широких полевых изысканий. С конца 1940-х годов, когда после Монгольской экспедиции состояние здоровья уже не позволяло И.А. Ефремову вести эти работы, их основную тяжесть в Палеонтологическом институте АН СССР взял на себя Б.П. Вьюшков — инициативный, преданный науке до фанатизма и готовый выехать немедленно в любую точку страны, откуда поступило сообщение о новой находке древних позвоночных. Такой же энтузиазм и масштабность целей видны и в самих его исследованиях, охвативших самые различные группы древней герпетофауны, в том числе и открытые им впервые. И закономерно, что главные итоги «ефремовского» периода в изучении древнейших тетрапод на территории СССР, впервые прояснившие этапность их изменения и состав образуемых ими сообществ, были обобщены в совместной монографии И.А. Ефремова и Б.П. Вьюшкова. Это — изданный в 1955 г. знаменитый каталог местонахождений пермских и триасовых наземных позвоночных, до сих пор остающийся настольной книгой для каждого специалиста. Для автора этих строк, в те годы студента геологического факультета МГУ, имена обоих ученых воспринимались как одно неразделимое целое. Судьба распорядилась так, что год, в котором И.А. Ефремов покинул Палеонтологический институт, оказался последним в жизни его ученика.
Борис Павлович прожил всего неполных 32 года. Может быть, поэтому о нем сегодня знают много меньше, чем он того заслуживает. Он занимался палеонтологией позвоночных животных чуть более десяти лет, но успел сделать поразительно много, о чем мы расскажем ниже. Это был человек выдающихся способностей. При всех его очевидных отличиях от И.А. Ефремова, их, на мой взгляд, многое объединяло. Как и его учитель, Б.П. Вьюшков был ученым романтического склада, со смелым полетом научной мысли. Во всем, что он делал в науке, чувствовалось бескорыстное отношение к ней как высшей ценности. Его отличал широкий круг интересов, включавший в числе других общеэволюционные и философские проблемы. Б.П. Вьюшков был страстным популяризатором науки, чему свидетельством — его многочисленные статьи и лекции о палеонтологических открытиях и истории биосферы. Несомненно у него было и литературное дарование: он писал стихи, чаще всего навеянные впечатлениями от увиденного в экспедициях и вряд ли когда-либо публиковавшиеся. В них видна глубина мысли и ощущений, позволяющая читателю заглянуть во внутренний мир автора. Оценивая все сделанное Б.П. Вьюшковым за его недолгую научную жизнь, можно по праву сказать, что она была ярким горением, оставившим свой неповторимый след.
Б.П. Вьюшков родился в г. Саратов 5 сентября 1926 г. Его отец, кандидат физико-математических наук, заведовал кафедрой астрономии Саратовского университета (СГУ); мать была учительницей математики. Еще школьником Б.П. Вьюшков увлекся палеонтологией, занимаясь в кружках юных натуралистов при Саратовском краеведческом музее и кафедре исторической геологии университета. В 1942 г., после 9-го класса школы, он сдал экстерном экзамены за десятилетку и поступил на геолого-почвенный факультет СГУ. В 1943 г. был призван в армию, но уже в марте 1944 г. демобилизован как негодный к строевой службе по зрению.
В 1947 г. Б.П. Вьюшков окончил университет, получив квалификацию геолога-нефтяника. Уже в студенческие годы проявились его исследовательские способности, не раз отмечавшиеся факультетскими наградами. Проходя производственную практику в геологических партиях в Оренбуржье и на юге Башкирии в 1944—1946 гг., он провел здесь детальное изучение местных континентальных триасовых толщ и вместе с другими геологами сделал свое первое важное открытие — обнаружил остатки среднетриасовых позвоночных, которые ранее в нашей стране не были достоверно известны. По этим результатам позднее, в 1949 г., была опубликована первая большая статья Б.П. Вьюшкова.
С Южным Приуральем был связан решающий поворот в его судьбе, сделавший реальной его мечту о палеонтологии. Оренбургский геолог В.Л. Малютин, обративший внимание на талантливого молодого исследователя, дал ему рекомендательное письмо к И.А. Ефремову, которого знал по совместной работе в предвоенные годы. Приехав с этой поддержкой в Палеонтологический институт АН СССР и сдав необходимые экзамены, Б.П. Вьюшков уже осенью 1947 г. был зачислен в аспирантуру к И.А. Ефремову. Диссертационная задача, поставленная руководителем, касалась новой позднепермской фауны позвоночных, незадолго до этого открытой геологами на севере Оренбуржья у села Пронькино. Ее еще только предстояло раскопать.
В 1948—1949 гг. Б.П. Вьюшков со всей энергией берется за эту задачу в качестве начальника Приуральской экспедиции ПИН, одновременно ведя полевые исследования пермских костеносных толщ на р. Вятке и в Поволжье. Уже в конце 1950 г. на основе добытых им материалов он успешно защитил кандидатскую диссертацию о пронькинских тетраподах, главная часть которой позднее (в 1957 г.) была опубликована в виде монографии «Новые котлассиоморфы из татарских отложений Европейской части СССР». В изученной Б.П. Вьюшковым фауне доминировали странные, доселе неизвестные формы, названные им хрониозухиями и относящиеся к переходному уровню между амфибиями и рептилиями (то есть к батрахозаврам, по терминологии И.А. Ефремова). Б.П. Вьюшков, как это было и после него, отнес хрониозухий к котлассиоморфам, то есть к примитивным представителям так называемых парарептилий, к которым относят и черепах. И лишь относительно недавно выяснилось, что открытые им животные являются поздними реликтами пермокарбоновых антракозавров — древней ветви амфибий, связанной родством с современными диапсидными пресмыкающимися.
По окончании аспирантуры, став младшим научным сотрудником ПИН АН СССР, Б.П. Вьюшков продолжает с той же интенсивностью работать сразу по многим направлениям. В 1951—1953 гг. он возглавляет раскопки пермских фаун в Кузбассе и Южном Казахстане, а затем и триасовых в Оренбуржье. Масштабность и объем его исследований в этот период удивительны. Из списка научных трудов Б.П. Вьюшкова, составленного им весной 1953 г., видно, что за эти первые годы, проведенные в институте, он сделал уже бoльшую часть того, что составило его вклад в науку. Совместно с И.А. Ефремовым уже был подготовлен к печати каталог местонахождений древних тетрапод (изданный в 1955 г.), о котором говорилось выше. Ждала опубликования и монография о новых батрахозаврах, написанная на основе диссертации. Была закончена и сдана в печать еще одна небольшая монография — «Тероцефалы Советского Союза» (вышедшая в 1955 г.). Это — первая сводка по найденным в нашей стране представителям одной из групп высших зверообразных рептилий (териодонтов), среди которых до Б.П. Вьюшкова здесь был известен лишь единственный род, установленный еще В.П. Амалицким в начале XX века. И наряду с этим — уже вышли или были готовы к опубликованию статьи о систематике позднетатарских горгонопсий из северодвинской фауны, о тафономии и геологии захоронения парейазавров на р. Вятке, о новых находках в Сибири, о пермских тетраподах с р. Малая Кинель в Оренбуржье, и, наконец, статья о возрастном соотношении ишеевской (дейноцефаловой) и северодвинской (парейазавровой) фаун поздней перми СССР. Этот список продолжает серия стратиграфических и научно-популярных статей.
Ко всему этому надо добавить собственно эволюционные исследования, которые были для Б.П. Вьюшкова предметом специального интереса и увлечения. В 1951 г. он публикует в «Успехах современной биологии» статью «Некоторые вопросы эволюции зверозубых рептилий», в которой показана роль противоречия между функциями дыхания и питания как одного из главных факторов, определявшего параллельную морфологическую эволюцию среди высших зверообразных пресмыкающихся — в таких чертах как развитие вторичного неба, дифференциация зубной системы и т. д. Несколько позднее он завершил работу «Некоторые проблемы эволюционной палеонтологии», посвященную в первую очередь проблеме экогении, то есть, по определению автора термина, палеонтолога Л.Ш. Давиташвили, историческому процессу развития экологических отношений между организмом и средой. Для Б.П. Вьюшкова это был прежде всего вопрос о зависимости между моментами появления конкретных адаптаций в экологически связанных группах. Из этой зависимости вытекала возможность использовать появление одних групп в геологической летописи для оценки физиологического уровня других, существовавших в это же время. Рукопись, посвященная этим вопросам, осталась неопубликованной.
В систематическом плане интересы Б.П. Вьюшкова все более тяготеют к зверообразным рептилиям, и на 1954 г. ему утверждена тема «Горгонопсии северодвинской фауны». Но итоги полевого сезона 1953 г. заставляют его обратиться в ученый совет института с просьбой заменить ее на другую — «Рептилии триасовых отложений СССР». Он мотивирует эту просьбу следующими соображениями. Во-первых, рептилии нашего триаса до сих пор были известны лишь по единичным обломкам, и потому вся литература о них сводится к нескольким заметкам. Между тем ныне по ним собран ценнейший новый материал. Постановка же специальных исследований в этом направлении позволит провести крупные палеогеографические сопоставления, уточнить возраст вмещающих толщ и прояснить вопросы эволюции древних рептилий. Наконец, этот материал гораздо легче поддается препарированию, чем северодвинские горгонопсии, заключенные в твердую породу, что при имеющихся скудных технических возможностях неминуемо задержит их изучение.
Здесь нужны пояснения к тем новым находкам, которые кратко перечисляет Б.П. Вьюшков в своем обращении. В 1950-е годы, с началом крупномасштабных геологических съемок в Европейской России, геологами здесь было открыто множество новых местонахождений триасовых позвоночных. И хотя более 90% встреченных остатков принадлежало амфибиям-лабиринтодонтам, вместе с ними были установлены и новые формы рептилий. В первую очередь это были проколофоны (ящерицеподобные парарептилии), в том числе уникальный по сохранности череп, найденный в 1952 г. на р. Вятка. Другим исключительно важным открытием была находка в Оренбуржье остатков крупных архозавров из группы эритрозухидных псевдозухий, сделанная осенью 1953 г. саратовским геологом В.А. Гаряиновым на правом берегу р. Урал, в овраге у села Россыпное [Рассыпная] (описанного А.С. Пушкиным в «Капитанской дочке» как Белогорская крепость). Опасаясь, что это захоронение будет смыто весенним паводком, Б.П. Вьюшков начал раскапывать его в тот же год в конце ноября, то есть уже зимой, несмотря на глубокий снег, мороз и двухдневную метель во время раскопок! Вопреки всему, он собрал уникальный материал, включавший часть черепа псевдозухии. Путь до железной дороги с этим грузом (50 км) пришлось преодолеть на санях, так как из-за снежных заносов туда не ходили даже трактора. Этот эпизод, как нельзя лучше характеризующий Бориса Павловича, видимо, не имеет повторений в истории нашей палеонтологии.
Научная самоотверженность Б.П. Вьюшкова сделала его первопроходцем и в других отношениях. Летом 1954 г., приступив к выполнению новой утвержденной темы, он впервые в СССР организует бульдозерные раскопки древних позвоночных. Они были проведены на двух триасовых местонахождениях Оренбургского Приуралья, уже раскапывавшихся ученым вручную в предыдущий сезон и выглядевших наиболее перспективными в отношении рептильных остатков. Одно из них — на р. Донгуз (левый приток р. Урал), где еще до войны были найдены остатки растительноядной зверообразной рептилии-дицинодонта, второе — упомянутое захоронение архозавров у села Россыпное. Результаты раскопок оправдали ожидания. На Донгузе, помимо десятков костей гигантских дицинодонтов, был найдено два черепа этих животных, относящихся к разным родам. Особенности этих находок заставили Б.П. Вьюшкова осторожно предположить, что данное захоронение может относиться к среднему триасу, а не к раннему, как всегда считалось; позднее это целиком подтвердилось. Вместе с дицинодонтами были найдены также кости мелких архозавров и териодонтов — наряду с остатками амфибий. Последующие раскопки же в Россыпном вскрыли остатки трех скелетов примитивных архозавров (первых, найденных в нашей стране) и вместе с ними — череп крупного лабиринтодонта-паротозуха, который и сегодня не имеет себе в мире равных по сохранности.
Следующие два полевых сезона (1955—1956 гг.) посвящены центральным и северным районам. Вместе с другим учеником И.А. Ефремова, П.К. Чудиновым (будущим организатором крупнейших раскопок пермской фауны тетрапод у г. Очер), а также только что пришедшим в Палеонтологический институт Л.П. Татариновым, Б.П. Вьюшков обследует многочисленные раннетриасовые и пермские захоронения в бассейнах рек Ветлуги и Вятки, в первую очередь новые костеносные точки, открытые геологами. Затем, в 1956 г., им были обследованы раннетриасовые местонахождения в бассейне р. Мезень, найденные еще в 1930-х годах и с тех пор остававшиеся неизученными. Наиболее важный материал по триасовым рептилиям, полученный в ходе всех этих поисков, относился к проколофонам. Среди них обнаружились представители двух явно различных эволюционных уровней, что позволило наметить соответствующие этапы в развитии восточноевропейских раннетриасовых тетраподных сообществ. Результаты изучения этих форм, опубликованные Б.П. Вьюшковым и П.К. Чудиновым в виде двух совместных статей в 1956 г., позволили им уточнить определения прежних фрагментарных остатков рептилий из нашего триаса, сделанные в 1940 г. знаменитым немецким палеонтологом Хюне. Обломок черепа, отнесенный им к архозавроморфной диаспидной рептилии, оказался принадлежащим проколофону.
Нацеленность Б.П. Вьюшкова на исследование триасовых рептилий не мешала ему активно откликаться на каждое новое сообщение геологов о находках более древних тетрапод. При широте его кругозора и научном азарте он просто не мог поступать иначе. Еще весной 1954 г. ученый обследует захоронение древнейших в СССР пермских тетрапод в угленосных толщах района г. Инты в Печорском бассейне, собирает там новый материал и позднее (в 1956 г.) публикует вместе с местным геологом наставление для поисков позвоночных в угольных шахтах. В августе 1956 г. вместе с П.К. Чудиновым он раскапывает уникальное захоронение пермских пеликозавров — казеид на р. Пинега в Архангельской области. До открытия в СССР эти примитивные синапсиды были известны лишь из более древних горизонтов перми Северной Америки.
В 1955—1956 гг. Б.П. Вьюшков проводит раскопки на новом местонахождении позднетатарской фауны на окраине г. Вязники Владимирской обл. (открытом немногими годами ранее) и добывает большой и удивительный материал. Представленное здесь сообщество оказалось очень необычным: по групповому составу оно близко к северодвинской парейазавровой фауне, но на родовом уровне отличается от нее почти по всем компонентам. Здесь нет также и типичных парейазавров, но зато встречаются иногда неожиданные для этого времени группы амфибий и рептилий — либо слишком древние, либо, наоборот, слишком молодые. Сегодня, почти полвека спустя, мы знаем, в чем состоит разгадка. Выявленная Б.П. Вьюшковым вязниковская фауна отражает начало распада палеозойской наземной биоты, приведшего к великой перестройке органического мира на рубеже перми и триаса. В особенностях этой фауны находят классическое выражение многие закономерности, описанные для таких явлений. Поэтому как модельный объект для изучения крупных биотических смен она представляет собой уникальную по ценности страницу геологической летописи.
Из всего найденного в вязниковской фауне сам Борис Павлович успел подготовить лишь описание нового семейства хрониозухий, включенное в его монографию 1957 г. Позднее объектами исследования стали тероцефал южноафриканского типа и древнейший в мире архозавр, описанные академиком Л.П. Татариновым, а также необычный вид неотенической амфибии — двинозавра, описанный автором этого очерка. Многие другие важные, хотя и фрагментарные находки, в том числе и самые поздние остатки палеозойских амфибий-микрозавров (группы, до этого вообще неизвестной в Европе), до сих пор остаются не изученными.
Огромный объем полевых исследований, организованных и проведенных Б.П. Вьюшковым в 1953—1957 гг., прежде всего для получения нового материала по триасовым рептилиям, оставлял ему не слишком много времени для обобщающего изучения собранных коллекций. Тем более что нарастали трудности с их препарированием и даже хранением. Написанное ученым в этот период составляют в основном небольшие статьи по отдельным пермским и триасовым группам. Некоторые из этих работ, выполненные, в частности, вместе с П.К. Чудиновым, уже упомянуты выше. В том же соавторстве написана и статья о первой в СССР находке примитивных котилозавров-капторинид в бассейне р. Вятка. Работы Б.П. Вьюшкова, наиболее близко отвечавшие задуманной им программе исследований — описания новых дицинодонтов и первого тероцефала-бауриаморфа из триаса Приуралья, — были опубликованы уже посмертно, в 1964 и 1969 гг. Это же относится и к сообщению о результатах его последней длительной экспедиции (на этот раз в Эвенкию), состоявшейся летом 1957 г. Ее целью было выяснить условия захоронения скелета дицинодонта, найденного геологами в пограничных слоях перми и триаса в бассейне р. Нижняя Тунгуска, и оценить перспективность дальнейших поисков в этом районе. Отчет о проведенных наблюдениях, показавших, что имело место лишь изолированное захоронение одной особи, был опубликован в 1959 г.
Исследование широкого плана, задуманное Б.П. Вьюшковым и, несомненно, им начатое, находилось еще на своей вступительной стадии. В отчете ученого за 1956 г. упоминается подготовленная рукопись главы к монографии. Видимо чуть позже, в 1957 г., определилась тема его докторской диссертации — дицинодонты триаса СССР. Весь основной материал к ней переместился на стеллажи в его тесный кабинет на третьем этаже старого Палеонтологического музея.
...Последним полевым выездом Б.П. Вьюшкова было посещение классического разреза нижнего триаса на горе Большое Богдо у озера Баскунчак (Астраханская обл.) осенью того же 1957 г. Вместе с ним туда отправился его земляк и мой многолетний друг и коллега Виталий Георгиевич Очев, в то время аспирант СГУ, работавший над триасовыми тетраподами Приуралья; ныне он профессор, заслуженный деятель науки. Третьим участником был я, студент-пятикурсник. Остатки триасовых позвоночных на горе Большое Богдо довольно редки и обычно фрагментарны; но Борис Павлович, как всегда, был удачлив в своих поисках. Он обнаружил крупный череп трематозавридной амфибии, рядом с которым раскопавший его В.Г. Очев нашел также и нижнюю челюсть более молодой особи. Эти находки стали темой моей дипломной работы, а затем и одной из двух первых публикаций.
Здесь необходимо вернуться немного назад.
Я познакомился с Б.П. Вьюшковым в начале 1955 г, будучи второкурсником МГУ, по рекомендации директора ПИН АН СССР и заведующего нашей кафедрой палеонтологии академика Ю.А. Орлова, которому я сообщил о своем желании специализироваться по ископаемым позвоночным. Юрий Александрович, жизненный опыт которого подсказывал не поощрять таких намерений у студентов («за позвоночных никто не платит!»), сначала меня отговаривал, но потом все же сказал: «Что ж, если голова у вас есть, попробуйте». И объяснил, к кому обратиться.
Б.П. Вьюшкова я впервые увидел на заседании Московского общества испытателей природы, где он делал сообщение о новых находках триасовых позвоночных в СССР. Одной из них был найденный геологами в Башкирии клык крупного дицинодонта. Помню, как Борис Павлович неторопливо достал из портфеля этот образец, завернутый в мятую газету. Другим предметом сообщения было сенсационное открытие в бассейне р. Ветлуга странной батрахоморфной амфибии — тупилякозавра, имеющей необычные для этой группы диплоспондильные позвонки и незадолго перед этим описанной из триаса Гренландии. В западной литературе того времени живо обсуждался вопрос о том, не является ли эта форма предком ихтиозавров. В нашей стране изолированные позвонки тупилякозавра (как потом выяснилось, попадавшиеся геологам и раньше) еще долго принимали бы за рыбьи, если бы они вовремя не попали на стол к Б.П. Вьюшкову, внимательно следившему за всеми новыми публикациями по палеонтологии ранних тетрапод. В конце заседания, когда слушатели стали расходиться, я представился докладчику и обратился с просьбой дать мне возможность работать над ископаемыми амфибиями под его руководством.
С тех пор в течение трех лет Борис Павлович был моим наставником. Он руководил двумя моими курсовыми работами и фактически — дипломной работой, до защиты которой он не дожил совсем немного. Все коллекции для моих исследований были предоставлены им и большей частью им же и добыты. Благодаря Б.П. Вьюшкову, старый Палеонтологический музей на Большой Калужской, дом 16 (ныне на Ленинском проспекте) стал для меня почти вторым домом. Ведь сама возможность заниматься ископаемыми позвоночными была для меня осуществлением давней мечты; и помню, что каждый раз я приходил в музей с ощущением праздника. Борис Павлович с готовностью показывал мне все, что могло меня заинтересовать, включая и самые новые находки. Он договорился, чтобы мне было позволено работать допоздна, когда все сотрудники уже уходили, и в демонстрационном зале гасился свет. (Я пробирался к выходу в темноте, нащупывая проходы среди тесно поставленных витрин и скелетов.). Ко всему этому надо добавить, что три первые для меня экспедиции, связанные с раскопками древних позвоночных, были также организованы Борисом Павловичем, и в двух из них я имел возможность работать вместе с ним. Как уже сказано выше, он был удивительно удачливым «охотником за ископаемыми».
Эти подробности, может быть, имеют больше отношения к биографии автора, нежели к освещению жизненного пути Б.П. Вьюшкова. Но мне трудно не упомянуть о них, вспоминая о человеке, который сыграл ключевую роль в том, что моя научная судьба сложилась в согласии с моим собственным выбором.
Борис Павлович был высоким, физически крепким и спортивным человеком. Вместе с тем в нем была какая-то угловатость, и это ощущение, видимо, больше всего исходило от крупных, как бы грубо высеченных черт его лица и крупных кистей рук. Он был близорук и носил очки. В его поведении преобладала серьезность. Естественно, он мог пошутить или рассказать анекдот, и даже писал сатирические тексты; но все равно веселое настроение не было ему свойственно. Так же серьезно, как и ко всему, он относился и к моим палеонтологическим изысканиям. И хотя он в них почти не вмешивался (чаще просто смотрел, что у меня нового сделано), у меня было ощущение, что и я тоже выполняю часть какого-то серьезного общего дела, за которое несу свою долю ответственности.
В характере Бориса Павловича так же бросались в глаза угловатость и негибкость — черты, которые сильно осложняли его жизнь. Профессор В.Г. Очев вспоминает о нем в своей замечательной книге «Тайны пылающих холмов»: «Б.П. Вьюшков был очень добр, но вместе с тем отличался большой принципиальностью, бескомпромиссностью, крутым и вспыльчивым нравом. Неуравновешенность сочеталась в нем с быстрой отходчивостью. В жизни его было много конфликтов.» Так оно все и было. Могу добавить, что он, возможно, не всегда был справедлив в оценке других людей или их высказываний. Я не судья ему и понимаю, что причин здесь могло быть много — от вполне еще юношеского самолюбия и максимализма до хронической жизненной неустроенности. О последней стоит сказать отдельно.
В Москве Борис Павлович был по существу одинок. Не знаю, были ли у него здесь вообще близкие друзья. Конечно, И.А. Ефремов, которому он был глубоко предан, старался поддерживать своего ученика и, когда нужно, ходатайствовал за него (несколько таких обращений в дирекцию сохранилось в архиве), но это, видимо, был другой уровень отношений. Служебная карьера ученого развивалась не гладко. При всех его выдающихся заслугах он почти до самых последних лет оставался младшим научным сотрудником; зато успел получить строгий выговор по случайному стечению обстоятельств. Но самое главное, что с момента окончания аспирантуры у него не было постоянного жилья.
Сохранилась недатированная копия (или, может быть, черновик) письма Б.П. Вьюшкова к тогдашнему президенту АН СССР академику А.Н. Несмеянову, в котором ученый подводит итог своим тщетным попыткам как-то решить жилищный вопрос с помощью Академии наук. Почти определенно это письмо написано в конце 1957 г. Как видно из текста, вначале были обращение к тому же А.Н. Несмеянову и даже положительный ответ от него; после чего приходили различные отписки чиновников. Сперва с обещаниями, потом все более туманные и наконец — решительный отказ. О себе Б.П. Вьюшков пишет, что ведет скорее жизнь беспризорника, чем научного работника.
Горечь и усталость от бессилия что-либо изменить неожиданно прорываются в тексте последней служебной автобиографии Б.П. Вьюшкова, торопливо и безразлично написанной в марте 1958 г., накануне финала его жизненного пути. Очень кратко перечислив вехи своей научной деятельности, он далее пишет: «С момента окончания аспирантуры по настоящее время не имею постоянного места жительства, более 6 лет снимал углы; одно время почти год находился без прописки и ночевал в Палеонтологическом Музее, у знакомых и на вокзалах; в настоящее время живу в общежитии Академии Наук в комнате на 10 человек». Здесь как будто слышится невысказанный вопрос — кому на самом деле нужен я сам и все эти сведения обо мне? Вслед за этим написано: «За время пребывания в аспирантуре Палеонтологического института и последующей работы в том же институте многократно заполнял «Личные листки по учету кадров» и писал автобиографии не менее 20 раз. Б.П. Вьюшков». Такова была реальность, и она не могла не сказываться на душевном состоянии ученого в последние годы и месяцы его жизни.
Осталось вспомнить немногое. В начале мая 1958 г. я пришел в Музей, чтобы, наконец, показать Борису Павловичу законченный текст моей дипломной работы. Дверь его кабинета оказалась опечатанной. На мой недоуменный вопрос кто-то из встретившихся мне ответил, что Б.П. Вьюшкова больше нет. Эти слова прозвучали как что-то нереальное, мой разум отказывался их воспринять.
Из того что я в итоге узнал от сотрудников института, сохранились в памяти лишь обрывки. Накануне, вместе со своими знакомыми, Б.П. Вьюшков отмечал майские праздники в каком-то общественном месте (кажется, это было кафе). Среди других посетителей вспыхнул острый конфликт, который Б.П. Вьюшков попытался погасить. Кончилось тем, что была вызвана милиция и она забрала всех участников происшествия, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Нужно было знать взрывной характер Б.П. Вьюшкова, его нетерпимость ко всему, что он считал несправедливым, чтобы представить, как он должен был отреагировать. И чем это должно было для него кончиться. Согласно официальному сообщению из милиции, о котором я знаю только с чужих слов, Борис Павлович, будучи туда привезен, якобы бросился в пролет лестницы (или из окна) и разбился насмерть. Из тех, с кем я общался, никто этому не верил.
...Через несколько дней вместе с коллективом института я участвовал в прощании с Борисом Павловичем. На его лицо страшно было смотреть, лежавший на нем грим ничего не мог скрыть. И, кажется, все было понятно.
Насколько я знаю, никакого расследования обстоятельств гибели Б.П. Вьюшкова не было. Да и кто бы стал этим заниматься. Иностранные коллеги, имевшие контакты с лабораторией низших четвероногих, узнали о происшедшем еще меньше, чем мы. В предисловии к вышедшей в 1960 г. работе Фридриха фон Хюне с описанием архозавра из Оренбуржья, названного немецким ученым Вьюшковия трипликостата, он пишет, что назвал его «в память московского коллеги доктора Вьюшкова, ставшего в прошлом году жертвой несчастного случая в спорте» (im Andenken an den im vorigen Jahr einem Unfall beim Sport zum Opfer gefallenen Moskauer Kollegen Dr. Viushkov).
В августе 1958 г. я был зачислен в Палеонтологический институт, и моим рабочим местом стал кабинет Б.П. Вьюшкова. Я сидел за его столом; рядом на полках еще долго лежали материалы, отобранные им для диссертации; за моей спиной стоял его книжный шкаф (он и сейчас в моем кабинете). А я по-прежнему не мог поверить, что Бориса Павловича больше нет.
Приход дальнейшего пополнения в нашу лабораторию значительно задержался; и когда в ней появились более молодые сотрудники, то для них Б.П. Вьюшков был уже далекой историей. Но и сегодня наша повседневная работа во многом опирается на результаты его пионерских исследований. Признанием его заслуг перед наукой может служить факт, что именем Б.П. Вьюшкова названо около 10 родов и видов древних тетрапод, открытых в нашей стране. Это был действительно выдающийся исследователь. И кто знает, сколько было бы им сделано еще, если бы судьба его сложилось иначе.
