§ 6. Философское единство творчества И.А. Ефремова

Кроме формально-поэтических перекличек, примеры которых приводились раньше, следует также учитывать и философское единство произведений И.А. Ефремова. Философия — неотъемлемая часть его творчества. При этом основные идеи сохраняются и переходят из романа в роман, а изменения их сюжетного обрамления и отношения к ним персонажей происходят за счет изменения времени действия: от седой древности до далекого будущего, ибо, если расположить произведения И.А. Ефремова в хронологическом порядке (учитывая не дату написания, а эпоху, когда происходят описываемые события), они охватят колоссальный период — более 6500 лет. И с философской точки зрения наиболее важен роман «Таис Афинская», так как с одной стороны этот роман написан последним, а с другой — является одним из первых в относительной внутренней хронологии произведений И.А. Ефремова, и там описывается время, когда возникли и получили широкое распространение те идеи, которые в развернутом виде мы находим в «Лезвии бритвы» и «Туманности Андромеды». И, несмотря на то, что И.А. Ефремову приписывали воспроизведение в текстах идей В.И. Вернадского1, Эриха Фромма2, К.Г. Циолковского3, Вл. Соловьева4, Н. Федорова5, П. Флоренского6, Е. И. и Н.К. Рерихов7, взгляды эволюционизма и антропокосмизма8, но философскую основу «Таис Афинской» составляет так называемое учение орфиков. Остановимся на этом подробнее.

Несмотря на имеющееся в литературоведении расхождение мнений о роли античного влияния, о чем мы подробнее поговорим чуть позже, история, в том числе и русской, литературы представляет множество свидетельств воздействия античной культуры. Чаще всего это влияние носит формальный характер: заимствуется сюжет античного мифа или символика, основанная на этом мифе. И чрезвычайно редко в сюжет сугубо литературного произведения входит философия мифа9.

Роман «Таис Афинская» является ярким представителем именно этого редчайшего направления. Это произведение без преувеличения можно считать своеобразной энциклопедией, рассказывающей о философии, истории, искусстве, религии, быте и нравах средиземноморских народов периода походов Александра Македонского. Сам Иван Антонович Ефремов пишет, что одной из целей создания романа было желание заполнить лакуны в специальных исследованиях, которые не обращали внимание на величайшие религиозные кризисы того времени, на то, что «повсеместная замена древних женских божеств на мужские, нарастающее обветшание культа богов-олимпийцев, влияние индийской религиозно-философской мысли повели к развитию тайных вероучений. Уход в «подполье» верований, в которых живая человеческая мысль пыталась найти выход расширяющимся представлениям о вселенной и человеке, скованным требованиями официальных религий, очень мало исследован в исторических работах, которые тонут в датах, сменах царств, войнах и оставляют за бортом духовное развитие человечества»10. Значение этого романа тем больше, что «магия слова и звука сильнее тихого голоса софистов» (V. 3 С. 122).

«Таис Афинская» представляет собой тот случай, когда основой литературного произведения становится философская теория, причем теория полумифическая (в смысле — почти неизвестная). Действие романа происходит во время походов Александра Македонского, то есть в IV в. до н. э., а в пространстве оно развертывается от Пелопоннеса до Междуречья, точнее, от Спарты до Персеполиса и от Афин до Мемфиса Египетского. Такое географическое положение, усиленное постоянными перемещениями героев, позволяет охватить огромный фактический материал. Этот материал И.А. Ефремов, оставаясь в первую очередь ученым, подбирал и обдумывал долго и тщательно, а там, где фактов не хватало, срабатывала интуиция гениального писателя и ученого-палеонтолога, привыкшего восстанавливать целостный образ по обломку кости. Он сам пишет в предисловии к роману, что его интересовало это время «как переломный момент истории, переход от национализма пятого-четвертого веков до нашей эры к более широким взглядам на мир и людей, к первым проявлениям общечеловеческой морали»11. Этот интерес и определил взгляд на события, изложенные в романе. В первую очередь писателя занимали философия, обряды, быт и нравы различных народов, именно это интересует его героев, об этом они размышляют и спорят. Из переплетения их мыслей и точек зрения, выводов героев и автора, философских отступлений и строго изложенных фактов и возникает целостная картина духовной жизни, характерной для IV в. до н. э.

Точность этой картины во многом связана с выбором героя. Как говорит сам И.А. Ефремов в письме к Вл. Дмитревскому от 25 мая 1971 года, ему «нужно было взглянуть на деяния Александра глазами образованного, но не заинтересованного в политике, завоеваниях, торговле человека, свободного от принадлежности к той или иной школе философов, — философа, свободного от воспевания подвигов поэта, историка, не углубленного в свое творчество, как художник, и потому имеющего открытые глаза»12.

Все главные философствующие герои романа являются посвященными орфиками, что определяет роль философии орфизма как ключевую. Однако, поскольку И.А. Ефремов писал исторический роман, а не научную статью, он нигде не дает целостной картины их философских взглядов: все, что можно о них сказать, сказано на всем протяжении романа и дополнено поступками героев. И это единство слова и дела связывает роман и закрепляет изложенную в нем концепцию. При этом факты изложены абсолютно точно и дополнены гениальными догадками, проводящими нити связей в прошлое и будущее, к близким и далеким соседям.

Учение орфиков тесно связано с личностью его мифического основателя Орфея, сына фракийского царя Эагра (Oiagro) и музы Каллиопы. Из мифологической биографии Орфея наиболее важны некоторые моменты. Во-первых, его связь одновременно с Аполлоном и с Дионисом, этими двумя полюсами греческой культуры, связь, которую заимствовало и его учение. Орфей, по варианту мифа, представленному Овидием в «Метаморфозах»13, будучи сыном Аполлона, традиционно считается его певцом (XI:8), с другой стороны, его также называют «песнопевцем тайнодействий» (XI:68) Диониса. Поэтому после гибели Орфея от рук вакханок последствия «ликвидируют» оба бога: Аполлон спасает голову Орфея и его лиру и превращает их в оракул на Лесбосе (XI:50—60), а Дионис наказывает провинившихся менад, превращая их в дуб (XI:67—84). Впрочем, Диоген Лаэртский14 предлагает альтернативную версию гибели Орфея, утверждая, что «в македонском городе Дие есть надпись о том, что он погиб от молнии:

Музами здесь погребен Орфей, златолирный фракиец,
Зевса, владыки небес, дымным перуном сражен» (1:5)

Интересна и возникающая в этом описании прямая связь с Зевсом. Отчасти такой дуализм восприятия Орфея возможно объясняется тем, что Диодор Сицилийский15 называет Орфея единственным из аргонавтов, посвященным в Самофракийские мистерии (IV:43), а эти мистерии были связаны как с Великой Матерью Реей-Кибелой (V:49), так и с Дионисом, культ которого пришел в Грецию как раз из Фракии.

Второй важный момент — это схождение Орфея в Аид за своей женой Эвридикой, которая погибла от укуса змеи. Это отразилось в распространенном мнении, что Орфей является надежным проводником через опасности, которые окружают бестелесную душу в потустороннем мире, так как сам спускался туда. Также он был посвящен во все виды мистерий (про Дионисийские и Самофракийские уже было сказано, а Элевсинскими мистериями, по утверждению того же Диодора, какое-то время руководил Мусей, сын или ученик Орфея (IV:25), поэтому никак невозможно предположить, что Орфей не был в них посвящен. Кроме того, об этом же говорят и некоторые историки религии16, связывая его не только с Великой Матерью, но и с Гекатой). Этот богатый опыт позволил ему создать свои собственные обряды. Видимо, именно с этим связаны основные особенности этого течения, самыми заметными из которых являются попытки синтезировать в одном религиозном учении элементы поклонения столь разным богам как Дионис, Аполлон, Великая Мать и Зевс, стоящий над всеми ними.

Боги орфиков носят отчетливо дезантропоморфизированный облик, а результатом таких воззрений является картина происхождения мира, почти отвечающая (с поправкой на время) научным данным. В орфической теогонии господствует тенденция привести политеизм к монотеизму; орфики признают лишь Зевса, Персефону и Диониса-Загрея. Это приводит к специфическому «панзевсизму», который отразился в том числе и в творчестве великих трагиков17, а через это влиял на общее мироощущение народа. Ведь Эсхил середине V в. в «Гелиадах» восклицает: «Зевс есть Небо, Зевс — Земля, Зевс — Воздух, Зевс — Всё»18.

Содержание орфической космогонии и теогонии вкратце следующее. Праначало мира (Время) породило из себя хаос и эфир, от которых произошло мировое серебряное яйцо. Когда яйцо это лопнуло, из него появился перворожденный бог Фанет, заключавший в себе семя всех богов. Из половинок яйца образовались земля и небо. Таким образом, мы получаем близкое к научно-материалистическому понимание происхождение мира из Мирового Яйца, возникшего во времени. Для нас особенно важно, что герои «Таис Афинской» также придерживаются этой официальной космогонии (V. 3 С. 131).

Наиболее интересной и оказавшей наибольшее влияние на другие философские школы частью учения орфиков является их антропология, обозначающая появление человека из пепла титанов, растерзавших и съевших Диониса; таким образом, в человеке присутствуют два начала: титаническое и дионисийское, доброе и злое. В орфизме человек — не побочный продукт теогонии, а прямой ее результат, цель всего космического процесса19.

Орфики одни из первых выдвинули тезис о бессмертии души (в современном понимании этого тезиса, ибо у Гомера души хотя и бессмертны, но беспамятны и не имеют ни желаний, ни своей воли, ни сознания), метемпсихозе (переселении душ, точнее, перерождении души в новом теле) и посмертном воздаянии за грехи, впоследствии частично получивший дальнейшее развитие в философии пифагорейцев, Платона, а затем неоплатоников и раннехристианских мыслителей. Учение орфиков о человеке и его душе является самым примечательным местом в их философии.

Орфики принадлежали к тем немногим античным философским объединениям, которые считали возможным для души выход из царства Аида: для этого они должны были при жизни придерживаться определенного (достаточно аскетичного) образа жизни, а после смерти не должны были пить воды из Леты, чтобы не забыть прошедшей жизни, им следовало воспользоваться источником Персефоны, который позволял душе сохранить свою память. По учению орфиков душа человека, находясь в теле, испытывает рабство; она пребывает в темнице, и чтобы выйти из нее, должна пройти длинный путь освобождения (возможно, представление о теле как о гробнице души было вызвано фонетическим сходством этих двух слов в греческом языке: оюца (söma) — тело и опца (sema) — могила). Естественная смерть, перенося душу из царства жизни в подземное царство, освобождает ее лишь на время. Вневременное освобождение душе приносит Орфей и его вакхические посвящения.

Учение орфиков носило аскетический характер, поэтому посвященным возбранялось употреблять в пищу мясо и бобы, носить иные одежды кроме белых, и предпочтительнее, чтобы они были льняными, а не шерстяными; умерших обертывали в льняные покровы. Также предписывались ритуальные очищения водой, как наиболее почитаемой стихией. Кровавые жертвы были исключены из культа, поэтому основным жертвоприношением считался ладан и различные благовония. Бессмертная душа, очистившись от греха, должна победить смерть, а так как на земле — царство смерти, то чистой душе суждено переселиться в царство богов, на луну и звезды. Но для этого душа должна вырваться из круга бесконечных рождений и смертей и сохранить свою память. В противном случае ей суждено снова родиться в этом мире и снова пройти весь круг очищений, причем, возможно, не только в человеческом теле, но и в теле животного или растения.

В гробницах IV—III вв. до н. э. в Южной Италии недалеко от Турий20 были найдены 3 золотые орфические таблички, содержащие поучения душе умершего относительно того, как найти ей дорогу в потусторонний мир и что говорить, для того чтобы доказать, что она достойна спасения. Эти таблички разбиты и неполны; наиболее полная из них содержит следующее:

Ты найдешь слева от дома Гадеса источник,
Рядом с ним стоит белый кипарис.
К этому источнику близко не подходи.
Но ты найдешь другой около Озера Памяти,
Холодные воды несущий, и перед ним стоит стража.
Скажи: «Я дитя Земли и Звездного Неба,
Но род мой — только от Неба. Об этом вы знаете сами.
И вот я, жаждой томим, погибаю. Дайте скорее
Холодной воды, текущей из Озера Памяти»
И сами они дадут тебе испить из святого источника,
И после этого среди других героев ты место получишь...21

При этом подразумевается, что источник, из которого душа не должна пить, — это Лета, приносящая забвение; другой источник — Мнемосина, память. Ведь главный залог спасения — сохранение памяти. В потустороннем мире душа, если она жаждет спасения и возрождения, не должна ничего забывать. Напротив, она должна приобрести память, превосходящую естественную22.

Несмотря на весь свой аскетизм в орфическом учении отчетливо прослеживается влияние мистерий, посвященных Великой Матери Рее-Кибеле, и вакхических элементов. Все это взаимосвязано, так как многие придерживаются мнения, что культ Диониса в своей основе был сугубо материнским23. Одним из таких элементов был феминизм — его много у Пифагора, — а у Платона элемент феминизма привел даже к требованию полного политического равноправия для женщин. Другой вакхический элемент состоит в уважении к сильной страсти, что хорошо видно на примере древнегреческих трагедий, особенно Еврипида, который чтил двух главных богов орфизма: Диониса и Эроса. Он не уважал холодного и самодовольного, благонравного человека, которого в его трагедиях обычно сводили с ума или как-либо иначе ввергали в беду боги, возмущенные его богохульством24. Эти обстоятельства привели к особому почитанию Красоты и ее носителей, а также Муз, помогающих выразить в искусстве обуревающие человека эмоции.

Орфическая парадигма оказала огромное влияние на европейскую культуру, причем как на идеалистическую, так и на материалистическую линии: обе линии объединяет убежденность в том, что миром правит «нус», справедливость, моральность, красота, что в основе мира лежит единство добра, красоты, истины, разума и счастья25. Однако со временем само учение орфиков было почти забыто, но обрело новую жизнь в романе И.А. Ефремова «Таис Афинская».

Итак, в этом романе сохранена фактическая и формальная часть учения: орфики не убивают людей и животных, не приносят кровавых жертв (V. 3 С. 133) и не едят мяса (по крайней мере, млекопитающих и птиц), точнее, один раз говорится, что это касается наиболее развитых (там же), но в дальнейшем описания еды «орфического» героя подчиняется этому правилу; они носят льняную одежду (по крайней мере, сразу после посвящения) (V. 3 С. 130) и верят в переселение душ, ибо вслед за Орфеем считают возможным выход из царства Аида, а для успешного выхода надо не пить воды из Леты:

«Когда томимая жаждой душа умершего плелась по подземному царству через поля белых лилий — асфоделей, она должна была помнить, что нельзя пить из реки Леты. Ее вода, темная от затенявших берега высоких кипарисов, заставляла забывать прошедшую жизнь, душа становилась беспомощным материалом для цикла нового рождения, разрушения, смерти, и так без конца. Но если напиться из священного ключа Персефоны, скрытого в роще, тогда душа, сохраняя память и знание, покидает безысходное Колесо и становится владыкой мертвых» (V. 3 С. 132).

И.А. Ефремов достаточно подробно реконструирует ритуал посвящения, о котором до нас почти не дошло сведений. Однако с уверенностью можно сказать, что все его догадки научно обоснованы, и я попытаюсь это объяснить. Ритуал начинается с танца до изнеможения, а затем следует обливание морской водой (V. 3 С. 125). Потом:

«По ритуалу надо еще приковать к скале, и чтоб морское чудовище пожрало тебя... но мы решили отменить первую ступень. Здесь я рассыплю уголь трех священных деревьев — дуба, орешника и ивы, они употребляются для погребального костра и знаменуют власть, мудрость и очарование. На углях, как на ложе мертвых, ты и будешь ночевать. Возьми, — философ взял из ниши в стене охапку черной овечьей шерсти и подал Таис, — ты проведешь здесь в одиночестве, лежа ничком, ночь до первых признаков рассвета. Начнет светать, иди обратно в галерею, повернешь налево на мерцание светильника, и войдешь в темную пещеру, где проведешь день. Когда услышишь звон, иди снова на гальку — до следующего рассвета. На этот раз лежи на спине, созерцай небо и повторяй древний гимн Гее. Так будет еще две ночи. Я приду за тобой. Придется поститься». (V. 3 С. 126).

«Ты должна быть символически поражена громовым ударом и очищена им — он ударит тебя камнем, упавшим с неба... Таис слегка вскрикнула, потекла кровь. Жрец собрал немного крови и размешал в воде бассейна». (V. 3 С. 129).

«Поэт со склоненной головой подал Таис чашку козьего молока с медом — напитка, которым вспоила Зевса в пещере Крита божественная коза Амалтея... Этот напиток означает возрождение к жизни, — сказал философ». (Там же).

Основная идея здесь та же, что и в любом другом ритуале посвящения куда бы то ни было: перед тем, как стать адептом нового учения, неофит должен символически умереть, очиститься, пройти испытание и чистым и новорожденным войти в новый мир. Обычно ритуал посвящения или испытания состоит из трех ступеней: после первых двух еще можно повернуть назад, после третьей — нет. Самое интересное, что абсолютно то же самое говорит и Фай Родис, рассуждая о «Серых Ангелах» — древнем тайном обществе, существующем на планете Торманс (V. 2 С. 370).

Первая ступень, включающая и очищение морской водой, как наиболее почитаемой стихией, к тому же повсеместно связанной с женской сущностью, что еще больше подчеркивает роль Великой Матери, заканчивается ритуальной «смертью» неофита на этапе пожирания морским чудовищем, что почти напрямую, если мы вспомним вавилонский миф о Тиамат, отсылает к образу Великой Богини.

Известно, что все ритуалы орфиков построены на воспроизведении мифа о растерзании Диониса-Загрея, так что, возможно, этот этап соответствует пожиранию титанами Диониса. К тому же, из-за веры в переселение душ ритуал дополнительно обретает черты развития души: умирание, смерть как пребывание в Аиде и новое рождение. Вторая ступень знаменует пребывание в царстве мертвых, что выражается темнотой, одиночеством, голодом и углями погребального костра. Третья ступень символизирует очищение и возрождение к жизни. После ее прохождения рождается новый человек с новым именем (V. 3 С. 194). Все эти три ступени нашли свое первоначальное воплощение в мифе о «Схождении Инанны к Эрешкигаль», о котором мы уже говорили достаточно подробно, что позволяет нам взглянуть на орфический обряд посвящения, учитывая его мифологические корни: неофит символически погибает, проводит три дня в темноте, тишине и молчании, возвращается к жизни, попробовав «воду жизни», и обретает новое имя.

К тому же, если первая ступень связана с Дионисом еще и ритуалом дикой пляски, то вторая привязана к Великой Матери через образы Геи и Персефоны: «Конечно, там, на островах Внутреннего Моря, человек, оставленный, наедине с морем в ночной тиши, легче проникался первобытным слиянием с природными силами Геи, растворяя себя в вечном плеске волн» (V. 3 С. 128). Третья же ступень через громовой камень и козье молоко восходит к Зевсу. Здесь выражается не только приписываемый орфикам триадизм, но и их тяготение к панзевсизму. В любом случае в ритуале посвящения участвуют наиболее почитаемые орфиками боги: Зевс, Дионис, Великая Мать и Персефона, которая стоит за всем ритуалом как хозяйка царства мертвых и первая, кто прошел это ритуал (еще раз вспомним Инанну).

Что же касается текстологических источников этого отрывка, то И.А. Ефремов явно основывается на жизнеописании Пифагора, сделанном Порфирием. Достаточно взглянуть на соответствующий отрывок26:

«Приехав на Крит, он побывал у жрецов Морга, одного из идейских дактилей, и принял от них очищение камнем-громовником, ложась ниц поутру у моря, а ночью у реки в венке из шерсти черного барана.
Спускался он там и в так называемую идейскую пещеру, одетый в черную шкуру, пробыл там положенные трижды девять дней... (17)»

В этом отрывке есть все основные ключевые момент: и камень-громовник, и черная шерсть, и море, которое в романе символизируется бассейном с морской водой. И даже упоминание Таис в размышлениях «внутренних островов» становится совершенно понятным, учитывая, что Пифагор все это проделывает на Крите.

И.А. Ефремов придерживается мнения, что Платон, даже если и не был посвященным орфиков, очень хорошо знал их учение: «Читая седьмое письмо Платона, Таис живо почувствовала, что мудрец преклоняется перед древней и святой, по его словам, религией орфиков» (V. 3 С. 164). Также он согласен с тем, что именно у них Платон заимствовал учение о шарообразности Земли, о котором он говорит в своем диалоге «Федон»27: «Земля, если взглянуть на нее сверху, похожа на мяч, сшитый из двенадцати кусков кожи и пестро расписанный разными цветами» (С. 84). В этом диалоге иногда встречаются прямые отсылки к древнему «сокровенному учению» орфиков (C. 19) и упоминаются «те, кто сведущ в таинствах» (С. 29), которым приписывается прямая цитата из орфических гимнов: «много тирсоносцев, да мало вакхантов» (Там же).

Интересной догадкой И.А. Ефремова является культ Зевса-Метрона (Измерителя), жрецы которого (неметоры) занимались уничтожением вредоносных людей, облеченных большой властью, которые стали мучителями и палачами других, топча достоинство и красоту человека (V. 3 С. 138). Возможно, именно отголоски этого культа возродились в лице тайного общества «Серых Ангелов» в другом его романе, стоящем на противоположном конце хронологической лестницы и описывающим самое отдаленное будущее, — в «Часе Быка» (V. 2 С. 372, 448).

Большое внимание уделяет И.А. Ефремов культу Великой Матери, справедливо считая его наиболее древним из всех. Поэтому, как пишет сам автор главным действующим лицом «должна была стать женщина, допущенная к тайным обрядам женских божеств и, разумеется, достаточно образованная, чтобы, не страдая узким религиозным фанатизмом, понимать происходящее»28. К тому же этот культ, несмотря на все усилия, которые приложили люди после наступления патриархата, никогда не может быть уничтожен до конца, раз за разом, как Феникс, восставая из пепла и только меняя одежды. Обнаружение этого скрытого поклонения Кибеле-Рее и связи учения Диониса с Индией и Критом является большим исследовательским достоинством произведения И.А. Ефремова. Недаром героине романа, гетере высшего уровня, ее наставники все время повторяют, что главная ее задача — быть Музой «художников и поэтов, очаровательной и милосердной, ласковой, но беспощадной во всем, что касается Истины, Любви и Красоты» (V. 3 С. 136).

Все творчество И.А. Ефремова проникнуто пафосом Красоты, которая впервые в европейской истории начала осознаваться как отдельная сила именно в философии орфизма. Даже при беглом взгляде на его романы можно заметить, что все главные герои красивы, и не просто красивы, а очень красивы, и не только внешне, но, что значительно важнее, и внутренне. И все они интересуются проблемами красоты с разных точек зрения: от лекции Гирина о целесообразности красоты человеческого тела в «Лезвии бритвы» до неспешного любования статуями звездолетчиков в «Часе Быка». Почитание красоты, ее создателей и их вдохновителей у И.А. Ефремова настолько велико, что во всех его романах одними из главных героев обязательно являются художник и его модель. Это Пандион и Тесса («На краю Ойкумены»), Клеофрад и Таис, Эхефил и Эрис («Таис Афинская»), Даярам и Тиллоттама, Пронин и Анна («Лезвие бритвы»), Карт Сан и Чара Нанди («Туманность Андромеды»), Ритин и Фай Родис («Час Быка») и многие другие, выписанные подробно или только упомянутые.

Как уже было сказано, основные герои «Таис Афинской», так или иначе связанные с таинствами орфиков, соблюдают требования этих мистерий, не делая акцента на их необходимости. Таким образом, довольно часто читатель воспринимает их действия как незначительные детали, непонятно зачем отмеченные автором. Имеется в виду формальная сторона учения орфиков: не убивать людей и животных, не приносить кровавых жертв, не есть мяса (по крайней мере, млекопитающих и птиц), носить льняную одежду и верить в переселение душ.

Это верно не только для «Таис Афинской», но и для прочих романов И.А. Ефремова. В частности, Сандра из «Лезвия бритвы» многими характерными чертами напоминает Таис, в том числе медным загаром и вегетарианством, которое является отличительным признаком и некоторых других героев как этого романа, так и других. Недаром на земле в Эру Встретившихся Рук существуют «автоматические заводы искусственного мяса, молока, масла» (V. 2 С. 194), так как только избавившись от необходимости убивать для еды человек совершил «последний шаг от необходимости к истинно человеческой свободе» (V. 2 С. 195). В принципе, в литературном произведении достаточно сложно отследить «меню» героя, но в романах И.А. Ефремова такие важные детали отмечены: Фай Родис, например, пьет КМТ (V. 2 С. 81) — оливково-зеленый напиток — или воду (V. 2 С. 354), Эвда Наль, героиня-близнец Фай Родис, когда пришло время подкреплять силы едой, «с удовольствием выпила стакан прохладной воды и ограничилась запеканкой из каштанов, орехов и бананов со сбитыми сливками» (III С. 272).

Отголоски орфического обряда посвящения можно найти в трехдневном посте Фай Родис («Я могу подолгу обходиться без пищи. Нужна только вода» (V. 2 С. 162)), во время которого она просматривала, то есть получала, информацию по Эре Разобщенного Мира, привезенную тормансианами с собой. К тому же недаром историки будущего считают ЭРМ временем расцвета инферно («ад» в переводе с латыни): полностью погружаясь мыслями в это время, Фай Родис как бы сходит в Преисподнюю, «проживая» древний мистический обряд, связанный с мифом о схождении Инанны (богини Иштар) в царство Эрешкигаль. Так же вариантом этапа «пожирания чудовищем» можно считать испытания, которым подвергают себя некоторые историки будущего (V. 2 С. 109), чтобы «глубже понять ощущения людей давнего прошлого» (V. 2 С. 52) — так называемые «десять ступеней инфернальности» (там же).

С другой стороны, приключения Низы Крит в «Туманности Андромеды» являются фактически точным отражением обряда инициации с соблюдением всех его ступеней: 1) умирание в ситуации «пожирание чудовищем» (встреча с «черным крестом»), причем поражение Низы происходит без прямого контакта с крестом, после того как сознание сломлено инфразвуком — низким «подземным» звуком, — сравним мифологический текст: «Крик издала — проклятья крик! Ту, что вошла, обратила в труп»; 2) смерть и пребывание в царстве мертвых (кома и паралич), причем в это время Эрг Ноор, принимая роль Ниншубура, предпринимает все, что может, для ее возвращения, обращается ко всем и, пока нет результата, скорбит у тела возлюбленной; 3) возвращение к жизни. Причем сначала возвращение к жизни происходит в «Институте нервных токов», где оживает тело, а в душе все еще остается рана, о которой помнит и сама Низа: «После железной звезды меня не покидает странное ощущение. Где-то в душе есть тревожная пустота. Она существует вместе с уверенной радостью и силой, не исключая их, но и не угасая сама» (III С. 285). Возникает та самая промежуточная стадия — «Инанна со взглядом смерти»: формально она уже на земле, но связь с подземным миром еще не разорвана. И подсознательно она ищет жертву, ищет того, кого можно оставить вместо себя, и не понимает сама, что именно ищет: когда нет четкого осознания обряда, нет понимания, как правильно его завершать. И такое понимание она обретает в беседе с Ведой Конг, где та напоминает о необходимости оставить ребенка — «отдать его на воспитание, едва выкормив» (III С. 283). Цена названа. И хотя в дальнейшем тексте нигде больше не упоминается этот факт, но логика мифа дает нам четкий ориентир: или ребенок остается на Земле (времени вполне достаточно), а сама Низа улетает в космос, окончательно оборвав связь, или ребенка нет вообще, что менее вероятно, но также укладывается в мифологический сюжет. Решение принято, и Низа бесстрашно бросается в океан (санаторий, где происходила реабилитация, находился в Антарктиде, поэтому такое купание является просто подвигом), и окончательно возвращается к себе после символического очищения морской стихией.

Еще одним вариантом «Схождения Богини», нашедшим отражение в творчестве И.А. Ефремова, мы можем считать эпизод путешествия Чары Нанди за Мвеном Масом на остров Забвения в романе «Туманность Андромеды». Остров Забвения — типичная аллегория общественной смерти, куда отправляются осужденные за преступления против общества, а Чара — одна из любимых героинь автора, воплощающая в себе архетип Богини. Именно поэтому Чара, совершив путешествие «Туда и обратно», спасает Мвена от добровольного изгнания на остров Забвения, то есть от общественной смерти, попутно осознав и свою собственную силу — миру нужна не биолог Чара, а танцовщица. И если мы позабудем о мифологической составляющей этого эпизода, легкость, с которой Мвен Мас возвращается к «жизни» (проходя через очистительное купание в океане), может показаться несколько надуманной, о чем, впрочем, мы уже говорили.

Таким образом, в романах И.А. Ефремова, особенно в романе «Таис Афинская», находит полное и точное отражение орфическая традиция, абсолютно необходимая для ясного представления о философском содержании всего его творчества. В «Таис Афинской» идеи орфиков прописаны четко и ясно, в то время как в остальных романах некоторые идеи, присущие этой философской школе, выражены не так прямолинейно, однако достаточно отчетливо, если обращать внимание на детали.

Примечания

1. Листов М.С. Развитие идей Вернадского в творчестве Ефремова // Материалы Второго международного симпозиума «Иван Ефремов — учёный, писатель, мыслитель. Взгляд в 3-е тысячелетие. Предвиденья и прогнозы». (Пущино-на-Оке, 4—7 октября 2001 г.) URL: http://noogen.su/iefremov/conferencia/ver-efr.htm; Сапунов В.Б. Философские взгляды Ивана Ефремова.

2. Константинов А. Светозарный мост (о жизни, творчестве и идейном наследии И.А. Ефремова). С. 39.

3. Смирнов Н. Космизм Ивана Ефремова // Провозвестник Великого Кольца... С. 53; Листов М. Стрела Аримана. URL: http://www.i-efremov.ru/publikacii/strela-arimana.html: Медведев Ю.М. Послесловие. Памяти И.А. Ефремова // Ефремов И.А. Час Быка: Роман, рассказы. Нижний Новгород: Русский купец, 1993. С. 498, 501; Медведев Ю.М. Свет над озером мрака (к 20-летию романа «Час Быка») // В мире фантастики: Сб. статей и очерков о фантастике. М., 1989. С. 104.

4. Геллер Л. Вселенная за пределом догмы: Размышления о советской фантастике. С. 341—342.

5. Там же. С. 349—352; Неёлов Е.М. «Философия общего дела» Н.Ф. Федорова и научная фантастика // Тезисы докладов и сообщений на Всесоюз. науч. конференции-семинара, посвящ. творчеству И.А. Ефремова и проблемам науч. фантастики. Николаев, 1988. С. 63—66.

6. Геллер Л. Вселенная за пределом догмы: Размышления о советской фантастике. С. 352.

7. Юферова А. Иван Ефремов и «Агни йога» // Наука и Религия. 1991. № 4. С. 40—44; Яламов Т. Космическая сингулярность (интересные параллели в биографиях Н. Рериха и И. Ефремова) // Терра фантастика. София, 2000. № 1. URL: http://efremov-fiction.ru/publicity/123/page/1; Сурина А.Ю. Космизм Ивана Ефремова в контексте учения Живой Этики: Матеріали міжнародної науково-громадської конференції «Космічне мислення в сучасному світі» (м. Київ, 6—7 грудня 2013 року). URL: http://mirkultura.ru/kosmizm-ivana-efremova-v-kontekste-ucheniya-zhivoy-etiki-a-yu-surina/; Парнов Е.И. Галактическое Кольцо: (О жизни и творчестве И.А. Ефремова) // НФ. Вып. 24. 1981. С. 212—213.

8. Луньков А.С. Строго научная фантастика. В.А. Обручев и И.А. Ефремов // Наука Урала. 2011. № 8—9. С. 10.

9. В последнее время эта интереснейшая тема все чаще затрагивается в рамках такого своеобразного литературного направления, как фэнтези. К сожалению, очень редко авторы дают себе труд провести строго научный анализ выбранной темы, и в этом смысле очень выгодно отличается роман украинских авторов Д. Громова и О. Ладыженского (Г.Л. Олди) «Герой должен быть один». Авторы этого романа консультировались со специалистами в области истории XIII в. до н. э., а также проделали огромную исследовательскую работу в области мифологии, чтобы почти без натяжек и перекосов согласовать исторические реалии с мифологическими сведениями о жизни Геракла. В итоге получился очень интересный и познавательный фантастический роман, в котором, впрочем, всю «подводную часть» могут оценить, к сожалению, только специалисты.

10. Ефремов И.А. От автора. С. 6.

11. Там же. С. 6.

12. Дымов Ф. Кораблю — взлёт! С. 7.

13. Овидий Публий Назон. Метаморфозы. М., 2000. — 560 с.

14. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Ред. тома и авт. вступ. ст. А.Ф. Лосев; пер. М.Л. Гаспарова. 2-е изд. М., 1986. 571 с.

15. Диодор Сицилийский. Греческая мифология. (Историческая библиотека). М., 2000. — 224 с.

16. Мень А. История религии: В поисках Пути, Истины и Жизни. В 7 т. Т. 4.: Дионис, Логос, Судьба: Греческая религия и философия от эпохи колонизации до Александра. М. Слово, 1992. С. 47.

17. Чанышев А.Н. Курс лекций по древней философии. М.: Высшая школа, 1981. С. 117.

18. Гомперц Т. Греческие мыслители. С. 86.

19. Чанышев А.Н. Курс лекций по древней философии. С. 116.

20. Гомперц Т. Греческие мыслители. С. 75, 112.

21. Рассел Б. История западной философии. М.: МИФ, 1993. Т. 1. С. 36.

22. Там же. С. 36.

23. Ханпира Е.Э. Античная трагедия и трагедия античности (Фридрих Ницше: «Рождение трагедии из духа музыки») // Вопросы философии. 2000. № 9. С. 103.

24. Рассел Б. История западной философии. С. 37.

25. Ханпира Е.Э. Античная трагедия и трагедия античности. С. 105.

26. Порфирий. Жизнь Пифагора // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1986. С. 418.

27. Платон. Федон // Платон. Сочинения. В 3-х тт. Том 2. / Пер. с древнегреч. Под общ. ред. А.Ф. Лосева и В.Ф. Асмуса. М.: Мысль, 1970. С. 11—94.

28. Ефремов И.А. От автора. С. 6.